Отцу они помогали по очереди. Отряд возглавлял Бораби. И, пытаясь сбить преследователя с толка, спустился в сумрачные тоннели, то и дело круто поворачивая направо. Они вышли наружу среди огромных деревьев. Место с двух сторон было огорожено толстыми каменными стенами. Сюда почти не проникал солнечный свет, и у земли стоял полумрак. Стелы с вырезанными письменами майя охраняли лес, как часовые. Том слышал тяжелое дыхание и ругань отца.
— Извини, если делаем больно.
— Не обращайте на меня внимания.
Беглецы не останавливались двадцать минут и попали в настоящую чащу. Ползучие и цепляющиеся лианы совершенно оплели деревья, сделав их похожими на привидения в зеленых саванах. Но и этого растениям показалось мало: добравшись до вершин задушенных гигантов, они искали новую жертву и, словно растрепанные волосы, беспорядочно торчали ввысь. Отовсюду свисали огромные цветы, беспрерывно капала вода. Бораби остановился и огляделся.
— Сюда! — Он показал в самую гущу.
— Куда? — Том уставился на непроходимую зеленую завесу.
Индеец упал на колени и пополз в едва приметный проход. Остальные последовали за ним. Максвелл кряхтел от боли. Том увидел, что в чаще во всех направлениях разбегаются проделанные зверьем тоннели. Но люди едва смогли протиснуться в сырые, зловонные лазы. Беглецам казалось, что они провели в них целую вечность, а на самом деле не больше двадцати минут, пока переползали из одного прохода в другой, и наконец очутились в закрытой со всех сторон прогалине, которая образовалась под нависшими ветвями задушенного лианами дерева.
— Остановимся здесь, — проговорил Бораби. — Переждем до ночи.
Бродбент привалился спиной к стволу и замычал от боли. Том опустился рядом с отцом на колени и снял пропитанные кровью бинты. Рана ему не понравилась. Бораби присел рядом и тоже осмотрел Максвелла. Затем достал несколько листьев, которые успел сорвать во время бегства, растер между ладонями и приготовил компресс.
— Это от чего? — шепотом спросил Том.
— Помогать остановить кровь и делать меньше боль. Они наложили компрессы на входное и выходное отверстия.
Вернон предложил свою рубашку, и Том, разорвав ее на полосы, зафиксировал компрессы на теле.
— Уф! — крякнул Максвелл.
— Извини, отец, — повторил Том.
— Перестань просить прощения. И вы все тоже. Дайте мне стонать вволю и не выслушивать ваших извинений.
— Отец, ты спас нам жизнь, — сказал Филипп.
— Но сначала подверг ее опасности.
— Мы были бы уже на том свете, если бы ты не прыгнул на Хаузера.
— Дурные привычки юности, — поморщился старик. Бораби присел на корточки и обвел всех взглядом.
— Я уходить. Вернуться через полчаса. Если нет, вы дождетесь, когда начнется дождь, и пойдете через мост без меня. О'кей?
— Ты куда? — спросил Вернон.
— За Хаузером.
Он вскочил и исчез.
Том колебался. Если возвращаться за кодексом, то теперь или никогда.
— Мне тоже надо кое-что сделать, — сказал он. Филипп и Вернон, не веря собственным ушам, посмотрели на брата.
— Что?
Том покачал головой. У него не было ни слов, ни времени, чтобы объяснить свое решение. А возможно, такой поступок вообще не имел оправдания.
— Не ждите меня. Встретимся у моста, когда налетит гроза.
— Том, ты что, свихнулся? — рявкнул на него отец.
Он не ответил. Повернулся и скользнул в джунгли.
Через двадцать минут он выполз из чащи. Поднялся и постоял, пытаясь сориентироваться. Некрополь располагался от гробницы на восток. Это все, что он знал. Поскольку они находились довольно близко к экватору, солнце даже поздним утром держалось на востоке. Это давало общее направление. Том не хотел думать о только что принятом решении: правильно или неправильно было оставить братьев и отца. И насколько это опасно, безумно или бессмысленно. Он знал одно: ему во что бы то ни стало надо было добыть кодекс.
74
Хаузер читал землю перед собой, как книгу: вдавленное в грязь семечко, примятая травинка, сбитая с листьев роса. Он научился во Вьетнаме идти по следу и теперь безошибочно знал, куда направились Бродбенты, словно те разбрасывали за собой шарики из хлебного мякиша. Хаузер научился разбирать следы во Вьетнаме и теперь привел в готовность «стейр» и гнался за братьями быстро и уверенно. Он чувствовал себя намного лучше: хотя не совсем успокоился, но напряжение заметно спало. Его всегда привлекала охота. А разве что-нибудь может сравниться с охотой на человеческое существо? Самая опасная на свете игра.
Его никчемные солдаты продолжали копошиться и взрывать в другой части города. Пусть себе. Их надо чем-то занять. Выслеживание и уничтожение Бродбента и его сыновей — задача для скрытно пробирающегося сквозь джунгли одинокого охотника, а не для шумной ватаги неумелых вояк. У Хаузера было преимущество: он знал, что его противник безоружен и ему так или иначе придется переходить через мост. Хаузер не сомневался, что перехватит Бродбентов, — дело только во времени.
А когда расправится с ними, займется гробницей в свое удовольствие: возьмет из нее кодекс и мелкие предметы, а остальное оставит до лучших времен. Дожав Скибу, Хаузер не сомневался, что выколотит из него миллионов пятьдесят, а может быть, и больше. Свою базу он устроит на территории Ш вейцарии. Так поступал Бродбент — «отмывал» в Швейцарии сомнительные древности, а потом утверждал, что они из «старых швейцарских коллекций». Его коллекцию открыто не продать: слишком знаменитая и многим известно, кому принадлежали входящие в нее шедевры. Но можно распихать потихоньку. Арабские шейхи, японские промышленники и американские миллиардеры любят красивые вещи и не слишком интересуются, откуда они взялись.
Хаузер отбросил приятные мысли и сосредоточился на погоне. Вот опять сбита с листьев роса, на земле пятнышко крови. Он вошел в галерею и включил фонарь. С камня содран мох, па мягкой почве отпечаток подошвы. Только идиот не сумел бы идти по такому следу.
Хаузер быстро разбирал оставленные на пути знаки и, как говорится, наседал на пятки. В лесу он увидел примятые подгнившие листья — здесь они бежали сломя голову.
Что-то уж все слишком очевидно. Хаузер замер и прислушался. Затем наклонился и присмотрелся к земле. Любительство. Вьетконговцы посмеялись бы над такой уловкой. Согнутое деревце, спрятанная под листьями свитая из виноградной ветви петля. Едва приметная проволочная тяга. Хаузер осторожно отступил назад, подобрал лежавшую неподалеку палку и приподнял ею петлю.
Последовал рывок, деревце разогнулось, петля резко дернулась. В следующую секунду Хаузер почувствовал дуновение ветерка, и что-то рвануло его штанину. Он опустил глаза: в складке брюк застрял маленький дротик, с заостренного на огне конца стекала капелька темной жидкости.
