прочим, один глаз хитро, зло приоткрыт…
Богородские скульптурки — это совершенно особый огромный художественный мир, с которым лучше всего знакомиться, когда их много, как можно больше, — тогда невозможно часами оторваться от этих маленьких и не очень маленьких, симпатичнейших, потешных, добрых умных, глупых, злых и всяких, всяких иных человечков, медведей, коней и прочей живности, птиц и многого, многого другого.
Целый живой деревянный мир.
Спросом творения богородцев пользовались всегда колоссальнейшим, наверное, и ни одного господского-то дома не было, где бы в детских не было этих скульптур-игрушек. И у многих взрослых они стояли на полках и за стеклами шкафов. Вы помните, их десятками закупали и на царский двор. А уж о домах простолюдинов и говорить нечего. За века их наверняка вышло из села не тысячи, а многие миллионы. Десятки ведь семей этим занимались из поколения в поколение. И к концу девятнадцатого века земство уже построило там большие кирпичные мастерские и училище, совмещавшее общеобразовательный курс с обучением резной скульптуре. Это было первое подобное училище в России.
А вот в деревне Тимирёво Егорьевского уезда Рязанской губернии никакого деревянного промысла никогда не существовало, да и деревня была невеликая, и стояла не на бойком месте, однако жил в ней крестьянин Василий Тимофеевич Савинов, который каждую свободную минуту — свободную от хозяйства — что-нибудь да вырезал. Рассказывали, что иногда и обедать садился с чурбачком и ножиком в руках. Мальчишкой учился в соседней деревне в школе, в молодости побывал в Москве на заработках, но чем именно там занимался, неизвестно. Потом вернулся в Тимирёво в отчий дом, поставил в огороде небольшую мастерскую с верстаком и украшал резными фигурами и фигурками буквально все, что только можно было украсить. Именно человеческими фигурами и фигурками.
Жене и родственницам делал прялочные донца, головки которых — это мужичьи бородатые головы с разинутыми ртами: в них вставлялись гребни для кудели.
Скворечники на крыше своего дома сделал в виде смешной пары: носатой бабы в платке и мужика в большой кепке. Скворцы влетали в разинутые круглые рты этой пары.
Все его засовы и вешалки — это разные человечьи головы с длиннющими носами или такими же длинными дразнящими языками.
Входивших же в его дом в сенях встречали две фигуры в полный человеческий рост: молодая женщина с радушно, широко раскинутыми руками; в одной она держала откупоренную бутылку, а в другой стакан — вот-вот нальет, чтобы приветствовать гостя. Она приветливо улыбалась. Но напротив нее, у другой стены стоял, расставив ноги, хмурый-хмурый мужчина со здоровенной дубиной в руке. Он нисколько не радовался гостю — чего, мол, приперся!..
Многие, попадавшие в дом впервые, очень их пугались, потому что обе фигуры были еще и очень натурально раскрашены. Живые и живые.
Заехал как-то в Тимирёво ловить рыбу, увидел его скворечники и такие же ульи, забыл про рыбалку, купил у Савинова несколько вещей, стал опекать, давал заказы. Он опекал в своем уезде всех народных художников и умельцев, собирал их произведения, построил в Егорьевске специальное здание для этого собрания и пускал в него всех желающих бесплатно.
А Василий Тимофеевич, в знак признательности, изваял, а точнее, вырезал из цельного дерева великолепный портрет Бурдыгина в натуральную величину. Сидит в кресле этакий спокойный бородатый большелобый купец с очень русским мягким умным лицом и с разными медалями и крестами на груди и на шее. Одна большая натруженная рука свисает с подлокотника кресла, вторая лежит на колене.
Глубоко психологичный и явно очень похожий скульптурный портрет.
Кстати, судя по чудом уцелевшей старинной фотографии, сам Василий Тимофеевич Савинов был такого же спокойного мудрого обличья, только борода пошире.
— Батюшки-святы, да кто это тут?!
Однажды зимой сыновья Василия Тимофеевича будто бы вынесли эту бабу с бутылкой на улицу и приморозили у колодца.
Пришли девки за водой, спрашивают у стоящей: «Воду будете брать?» Молчит. Еще спрашивают — ответа опять нет. Начали сердиться. Одна девка приблизилась и толкнула ее ведром: «Тебе говорят!» А от той звон пошел. Неживой! Девки как заорут со страху и все врассыпную.
Очень любил Савинов делать солонки с крышками. Много их переделал. Крышки украшал сплошным орнаментом, а стенки сплошными миниатюрными барельефами. Целые повествования разворачивал: на одной покадрово, как справляется Масленица, на другой — весенние полевые работы, пахота, сев, на третьей — сцены из земского суда, в который обратились крестьяне.
К счастью, этого необычайно талантливого человека приметил егорьевский купец Бурдыгин (имя, отчество установить, к сожалению, не удалось).
ДЫМКА
А в Вятке, вернее, в слободе, которая прямо напротив этого города, за рекой Вяткой, и зовется Дымково, костистая, скуластая, веселая молодая вдова Анна Афанасьевна Мезрина стала в то же самое время делать глиняные игрушки, которых прежде тоже нигде не бывало.
Вообще-то глиняные игрушки лепили по всему белому свету с доисторических времен уже не одну тысячу лет, и у нас в стране это были обычно куклы для девчонок, кони для мальчишек и свистульки в виде коньков, утиц, барашков. Кое-где их примитивно раскрашивали, кое-где глазировали цветными поливами, но чаще так чистыми и обжигали, закаливая глину в печах. На всех базарах ими торговали, офени по деревням разносили. На праздниках тогда принято было свистеть в такие свистульки, даже взрослые свистели для веселья и озорства.
А в Вятке и особый такой праздник существовал по названию «Свистунья». Да с ярмаркой, с качелями и каруселями, балаганами, кукольными Петрушками и учеными зверями, на котором все не просто свистели-посвистывали, а поголовно целый день соревновались, кто кого пересвищет: кто громче, кто дольше, кто заливистей, с трелями да коленцами и другими выкрутасами-прибамбасами. Ладно ребятня и молодежь — солидные, совсем незнакомые люди сходились, схлестывались на площадях, на улицах и во дворах. Даже у еле передвигавшихся стариков из белых бород торчали розовые коньки или барашки. К вечеру все просто глохли от свиста, но все равно продолжали свистеть, раздувая щеки и тараща сияющие от великого удовольствия глаза. Рассказывают, что чуть ли не все птицы отлетали тогда от бурлящей народом Вятки — не выдерживали этого свиста.
Делались же все свистульки для «Свистуньи» и другие глиняные игрушки в слободе Дымково. Потому что возле нее глина больно хороша: вязкая и в меру жирная, очень хорошо лепилась. Сколько времени кормилось Дымково этим промыслом — неведомо. Мужики-то в основном рыбачили, а женщины лепили. Но то, что никакими особыми художествами здешние игрушки не отличались, это известно. Все было, как везде.
А
