признал бы это, нужно обладать большой смелостью, чтобы думать так, как думал Шеннон, и жить так, как жил он. Все это также оказывало влияние на тех, кто окружал его, включая его студентов. «Когда вы работаете с таким человеком, как Шеннон, вы расширяете свои горизонты, стараетесь добиться большего», – отмечал Лен Клейнрок.
Интересно, что его смелость и эго так уравновешивались, что в какие-то моменты казалось, что это эго у него отсутствует. То было ключевое качество Шеннона, которое активизировало все остальные. Почти при каждой возможности прорекламировать себя Шеннон протестовал. Математики обычно не любят тратить время на проблемы недостаточной сложности, которые они насмешливо называют «игрушечными». Клод Шеннон открыто работал с настоящими игрушками! Он брался за те проекты, которые других, возможно, смутили бы, занимался вопросами, казавшимися тривиальными или незначительными, умудряясь совершить с их помощью научный прорыв. Требуется немалая доля внутренней убежденности, чтобы попытаться создать искусственный мозг, который превзойдет по своим свойствам человеческий – или хотя бы сконструировать машину, единственной функцией которой будет способность отключать себя.
И это связано, на наш взгляд, еще с одной отличительной особенностью жизни Шеннона – ценным качеством находить радость в работе. В нашем представлении величайшие умы и гении должны страдать и мучиться. Но за исключением короткого периода в двадцатилетием возрасте, когда Шеннон переживал непростые времена, возможно, даже испытывая депрессию, его жизнь и работа кажутся одной продолжительной игрой. Он был одновременно гением и обычным человеком.
И все это происходило у него естественно. Ему не нужно было стараться, чтобы придать происходящему легкости. Шеннон просто получал удовольствие, увлекаясь теми разнообразными предметами, которые были ему интересны. И по рассказам тех людей, кто окружал его, можно сделать вывод, что эти увлечения, как и его ум, были многогранными. Он мог погрузиться в тонкости инженерной проблемы, а потом неожиданно переключиться на обдумывание какой-то шахматной позиции. У него был, ко всему прочему, артистический дар. Об этом говорят такие его изобретения, как труба, выплескивающая пламя, мышь Тесей, флагшток, который он собственноручно вырезал из высокого дерева на своем участке; жонглирующие клоуны, которых он сконструировал во всех деталях. Поклонники Шеннона склонны сравнивать его с М. К. Эшером и Льюисом Кэрроллом точно так же, как они сравнивают его с Альбертом Эйнштейном или Исааком Ньютоном. Он превращал сухие и скучные технические науки в масштабные и увлекательные загадки, решение которых было игрой для взрослых. Вот почему работы Клода Шеннона представлены как на страницах специализированных журналов, так и в музеях.
С одной стороны, наверное, сложно делать какие-то выводы из этого. Увлеченность Шеннона выглядит уникальной в своем роде. Но, возможно, его пример говорит нам о том, что легкость может присутствовать и в тех областях, о которых обычно принято рассуждать в степенном и рассудительном тоне. В наши дни редко услышишь чей-то увлеченный рассказ о теоретических исследованиях в области математики или других научных дисциплин. Скорее, мы говорим об их практической пользе – для общества, экономики, наших перспектив работы. Изучение такого комплекса знаний, как естественные науки, технологии, инженерное дело и математика, является для нас надежным средством получить работу, но не радость от процесса познания. Овладение этими академическими дисциплинами сродни поеданию овощей – нечто ценное и нужное, но не всегда вкусное.
Это, похоже, не то, чего бы хотел Шеннон. Он был инженером – человеком, который больше, чем кто бы то ни было, нацеливался на практический результат. И в то же время он был сторонником идеи, что любое знание ценно само по себе и что любое открытие приятно просто по факту. Как он сам говорил, его «больше привлекало само решение проблемы, чем то, к чему оно приведет». Один из его современников, оценивая пристрастие математика с мировым именем к одноколесным велосипедам, как и другие его увлечения, отмечал: «У него не было желания создать компанию по производству одноколесных велосипедов. Ему было интересно выяснить, как сконструировать велосипеды, чтобы они были необычными, узнать о них что-то новое».
Его подход вдохновил целое поколение талантливых изобретателей. Хочется привести здесь слова Боба Галлагера, который описывал настроения ученых, работавших в области теории информации примерно в то же время, что и Шеннон:
«Тот заинтересованный подход к исследованиям, свойственный Шеннону, был уже в ходу, когда я учился в аспирантуре в МТИ. Интеллектуалы были в моде. Все хотели одинаково разбираться в математике, физике и связи. Открытие компаний, зарабатывание миллионов, разработка прикладных тем были вторичны. Да, был интерес к тому, чтобы приблизить теорию к реальности, но теория стояла на первом месте. Нашими ролевыми моделями были неторопливые и вдумчивые ученые».
Сегодня нам, вероятно, было бы сложно найти академический факультет, отвечающий данному описанию, но попытка того стоит.
К концу жизни Шеннон не растерял своего озорства и беззаботности даже в общении с самыми высоколобыми интеллектуалами. Пообещав журналу Scientific American свою статью по физике жонглирования, он тут же переключил свое внимание, случайно наткнувшись на проект, относящийся к совершенно иной области. Этому посвящено его послание своему редактору, написанное в 1981 году:
Дорогой Дэннис!
Ты, вероятно, думаешь, что я попусту растрачиваю свое время, пока моя статья по жонглированию томится на полке. Но это верно лишь наполовину. Недавно я пришел к двум заключениям.
1) Я больше силен в поэзии, чем в науке.
2) Журнал Scientific America должен обзавестись поэтической колонкой.
Ты можешь не согласиться со всем этим, но я прикладываю к своему письму «Рубрику, посвященную кубику Рубика».
С наилучшими пожеланиями,
Клод Э. Шеннон
P.S.: Я продолжаю работать над статьей о жонглировании.
Далее шла поэма из семидесяти строк, посвященная кубикам Рубика, которую «следовало петь с восьмитактовым припевом под “та-ра-ра! бум-де-ай!”, и подстрочные примечания. Судя по рифме и ритму, было ясно, что автор пробовал, как звучат слова, мысленно менял их местами и громко пропевал их вслух. Текст был серьезно несерьезен.
А статья о жонглировании? Ей, как и многим продуктам интеллектуальной деятельности Шеннона, суждено было пылиться на полке. Внимание Шеннона в очередной раз переключилось. И все, что ему нужно было сказать о процессе жонглирования, было сказано, по крайней мере, его это удовлетворяло. Но все же у него осталось чувство сожалению в связи с этим эпизодом. Он был расстроен, что его поэма так и не попала на страницы журнала Scientific American.
Он со смехом признавался: «Это одна из моих самых выдающихся работ!»
Благодарности
Эта книга могла быть написана в двух вариантах: с позиции эксперта или с точки зрения начинающего
