— Даниэль твой правнук, — сквозь сжатые зубы процедил Никита, — мой ребенок в любом случае был бы твоим правнуком. У тебя ничего не дрогнуло?
Но старуха вновь оставила его слова без внимания, она смотрела перед собой пустыми глазами и продолжала шептать:
— Я искала ее, я так страдала и терзалась без нее, а она все время была здесь, рядом, ходила в школу, танцевала, я ведь даже не знала, как ее зовут, а ее звали Олечка. Та женщина, что удочерила ее, Любовь Вербницкая, я с ней так и не познакомилась. Не поблагодарила.
— Ты ее тоже убила, — жестко сказал Никита, — я видел это своими глазами.
— Мои девочки, — шептала Урсула, раскачиваясь в такт словам, — что же я наделала…
Отец стоял, обнявшись с матерью и не смотрел на старуху. Никита ничем не мог им помочь, ему нужно было возвращаться к своей семье, а родители как-нибудь справятся.
— Меня ты тоже убьешь, Никита, как Ермолаева? — вдруг очень ясным тоном спросила старуха, и Никита усмехнулся. Отец с матерью вскинули на него потрясенные взгляды, это явно было для них новостью.
— Нет, незачем, моя жена и сын живы, скоро у меня родится дочь, но я позабочусь о том, чтобы с тобой они никогда не пересекались. И я тебя видеть не желаю. Живи, как знаешь.
— Ты не хочешь отомстить? — похоже, она его провоцировала.
— Нет. Я не Монте-Кристо, — мотнул головой Никита и, сунув руки в карманы, направился к выходу. Внезапно понял, как он соскучился за эти пару часов, пока не видел свою Саломию. И сына.
— Сынок, — метнулась было мать, но он ее остановил.
— Давай потом, мам, я поеду, устал. Я привезу их, обещаю, пусть только все утрясется, — мать закивала, вытирая глаза, и Никита зашагал дальше. А вслед раздалось надтреснуто-вымученное:
— Никита! — он замедлил шаг, но не стал останавливаться. — Позволь мне на них посмотреть! Хотя бы издали…
Никита на ходу покачал головой, не вынимая рук из карманов, и толкнув плечом дверь, вышел на улицу. С неба тихо сыпался снег, Елагин-средний задрал голову и подставил пылающее лицо под летящие снежинки. Поймал губами несколько штук, постоял так, прислушиваясь к себе, а затем двинулся к машине. Внутри было тихо и спокойно, вот и хорошо, можно возвращаться домой, потому что теперь он не один, его дома ждет семья, и больше ни один волосок не упадет с головы его жены и его детей. Зверь ляжет у входа в логово и разорвет каждого, кто перейдет недозволенную черту.
Уже заруливая во двор, Никита поднял глаза на окна своей квартиры, и сердце внезапо зашлось в паническом приступе, но завидев приглушенный свет, лившийся из спальни, и ярко освещенную кухню, присмирело и забилось ровно и размеренно.
Облегченно выдохнув, включил в салоне свет и заглянул в зеркало внутреннего обзора, может, он уже весь седой? Увидев привычные темные пряди даже удивился. А вот усталые глаза и серый цвет лица не понравился. Нехороший цвет, надо бы выспаться. И успокоиться. С его семьей больше ничего не случится, все враги повержены или обезврежены, зато состояние вожака этой самой семьи не мешало бы привести в норму.
Враги… Никита откинулся на спинку, положив руки на руль и смотрел на свои окна. Интересно, кто сейчас спит в спальне, сын или Саломия? Или оба? Прикрыл веки, представив себе Даньку маленького, каким он видел его на рисунке Саломии в ее особняке, и снова удушающая волна злобы поднялась изнутри.
Открыл окно и жадно вдохнул вечерний морозный воздух. Так не пойдет, ему стоит научиться не думать об этом, иначе можно заживо сгореть в приступах бессильной злобы, а ведь ему и мстить некому. Разве та, которую он всю свою жизнь считал бабушкой, может вернуть годы, проведенные без сына и любимой женщины? А Беккер тот в самом деле спас Саломию.
Никита старался не думать об их вероятной близости, в конце концов, Саломия имела полное право выйти замуж за Вадима и выбросить всех Елагиных из головы, ему крупно повезло, что она любит именно его, Никиту, и что у них есть сын. Не ему предъявлять жене претензии в неверности.
Свет в салоне горел, мотор работал, но Никита так и продолжал сидеть, ему не хотелось нести с собой все это туда, где было тепло, где его ждала семья и пахло его ребенком. Ведь он уже отомстил однажды, как он считал, главному виновнику, и сейчас именно эти воспоминания держали и не отпускали в новую жизнь, которая ждала его там, за светящимися окнами…
…Давно стало ясно, даже при всех нарытых фактах максимум, что грозило Ермолаеву — восемь-десять лет, а там если отсидит три года, будет хорошо. Следствие, которое вели оба брата Семаргина, располагало неопровержимыми доказательствами причастности Ермолаева к похищению Саломии, но вот убийство доказать было невозможно. Ермолаева даже в СИЗО не забрали, оставили до суда на подписке о невыезде, и Никита думал, что сам его убьет, если суд вынесет недостаточно суровый приговор.
А потом они случайно столкнулись на перекрестке. Горел красный, Никита подпер Ермолаева сзади, тот увидел его глаза в зеркале, и наверное что-то такое было в том взгляде, что едва дождавшись зеленого, Ермолаев круто развернулся и понесся на выезд из города.
Никита инстинктивно рванул следом, он так увлекся погоней, что не понял сразу, куда хочет заманить его старый бандит. В трех километрах от города располагалась тренировочная база Ермолаева, наверняка он собирался увлечь Никиту туда, вот только не учел, что тот был не один, следом пристроилась машина Семаргина.
Что было потом, Никита помнит смутно, все происходило в каком-то адреналиновом угаре. Сумасшедшие гонки с зашкаливающей скоростью, они с Димкой брали «в тиски» Ермолаева, по очереди прижимая его к обочине. Когда тот в очередной раз увернулся, вырвавшись вперед, внезапно машину занесло, Ермолаев вылетел с трассы и на полной скорости врезался в бетонный блок. Машина несколько раз перевернулась, ее почти сложило вдвое.
Водитель был жив, его зажало между сиденьем и рулем, он дико вращал глазами и хрипел. Никита наклонился к ближе, но разобрал лишь «Помоги…» и теперь думал, не хотел ли Ермолаев просветить его, кто был заказчиком того инсценированного похищения. Но тогда он не собирался слушать, лишь достал из нагрудного кармана ермолаевской куртки зажигалку.
— Никитос, ты что собрался делать? — забеспокоился Димыч, но Никита не ответил. Наклонился к залитому кровью Ермолаеву и сказал с нехорошим блесом в глазах:
— Гори в аду. Гори, как моя жена, — и бросил горящую зажигалку в быстро набегающую лужицу под бензобаком. Пошли с Семаргиным к брошенным на обочине машинам, и когда сзади рвануло, Никита лишь поежился и сунул руки глубже в карманы, а Димыч подтянул воротник ветровки, день выдался довольно прохладным…
Никиту больше никто не беспокоил, Ермолаевы спешно перебрались в столицу, он даже однажды встретил Марину еще до отъезда, так она на другую сторону улицы перебежала, лишь бы не пересечься с Елагиным. И правильно, ведь Никита был уверен, что отец мстил за дочь, ему в страшном сне не могло привидеться, что Ермолаев всего лишь выполнял семейный заказ.
