– Стой, дура! – прошипел Илья, впотьмах ловя ее за руку. Вдвоем они вернулись к темной лестнице на первый этаж. Теперь звуки стали еще явственней. Послышалось ржание лошадей, сонная ругань.
– Гос-по-ди-и… – простонала Катька. – Иван Архипыч с мужиками… Боже мой, барыню упредить… – и, прежде чем Илья успел ее остановить, метнулась по коридору в темноту.
Илья остался один. От страха взмокла рубаха на спине. Сохранить самообладание помогала лишь кромешная тьма вокруг: Илья понимал, что обнаружить его в таких потемках будет непросто. Но не век же здесь будет темно. Сейчас станут заносить мешки и вещи, запалят свечи, и куда он денется? Черт же принес Баташева… С самой Пасхи ждали, ждать устали, – а он, не предупредив, среди ночи явился. Надо выбираться отсюда. Вот только как?
Прижимаясь спиной к теплым бревнам стены и прислушиваясь к нарастающему снаружи шуму, Илья перебрал в мыслях все возможные способы. Выбраться через «черную» дверь в сад и дернуть через забор, пусть и полуторасаженный, в переулки… Подняться к Лизке и из ее окна сигануть опять же в сад… Взобраться по лестнице на чердак и отсидеться там, покуда не утихнет… Но первый способ отпал сразу: пробравшись на ощупь к «черной» двери, Илья убедился, что она заперта. Вдобавок по галерее зашуршали старческие шаги, и Илья едва успел юркнуть под лестницу. Ни о чердаке, ни о Лизкиной спальне теперь уже нельзя было думать. Сжавшись в комок под скрипучими ступеньками, Илья увидел пробирающегося к двери Кузьмича.
– Ваше степенство, Иван Архипыч! – зашамкал он, поднимая свечу в дрожащей руке. – А уж мы не чаяли дождаться, кормилец! Слава богу, слава господу богу всемилостивому!
– Ладно, будет, Федька! – сурово сказал знакомый голос.
Илья увидел в пятне света массивную, взъерошенную фигуру Баташева. Отстранив старого приказчика, он пошел в дом, и лестница затряслась под его тяжелыми шагами. Едва сдерживая дрожь, Илья подумал о том, что бог все-таки есть. Приди он сегодня в Старомонетный хоть на пять минут раньше – накрыли бы его прямо у Лизки под одеялом.
Как выбираться из дома, Илья не знал. Двор был полон людей, а по их крикам, брани и тяжелым ударам мешков о землю было ясно, что мужики разгружают подводы. Путь в сад отрезан. Оставался лишь один способ: подождать, пока скроется луна, и в темноте перебежать через двор к воротам. Авось не сообразят в суматохе, кто такой. А сообразят – не догонят.
Сердце бухало, как чугунная баба, когда Илья приоткрыл тяжелую дверь. Проклятая луна сияла во всю мочь. Ее свет заливал широкий, перегороженный подводами двор, спины фыркающих лошадей, суетящихся мужиков. Стискивая стучащие зубы, Илья дождался небольшого облачка. И бесшумно выскользнул из-за двери, молясь: господи, пронеси…
Не пронесло. Через два шага его окликнули:
– Эй, парень, чего надо?
Илья бросился к открытым воротам. Сзади – удивленный возглас, топот ног, крики «Держи, держи!». Оставалось добежать совсем немного – но кто-то повис на плечах, сбил на землю. «Эх, нож бы…» – отчаянно пожалел Илья, вскакивая на ноги и награждая этого «кого-то» ударом «под дышку». Двор взорвался руганью, воплями. Лежащий на земле мужик выл диким голосом. Отовсюду сбегались люди.
– Робя, да это цыган, кажись…
– Ах, харя черномазая! Красть сунулся?
– Держи его! Держите, черти! Как есть удерет!
– А-а, сука, кусается!
– За хозяином бегите! Да вяжите кромешника, вожжами вяжите!
«Убьют ведь», – подумал Илья, тщетно пытаясь выбиться из кольца мужиков. Спасало его пока лишь то, что, сгрудившись кучей, они мешали друг другу. Но силы уже шли на убыль, из рассеченной брови на лицо лилась кровь. Сзади кто-то, изловчившись, снова прыгнул ему на спину. Илья размахнулся было, но за плечи его схватили сразу четверо, и он понял, опуская руки, что это – все.
И вдруг отчаянно взвизгнули створки ворот. Несколько темных фигур ворвались во двор, и до Ильи донесся страшно знакомый, пронзительный голос:
– Чавалэ, чавалэ-э-э! Наших бьют!
Услышав это, Илья – откуда силы взялись? – рванулся из держащих его рук, прыгнул к воротам. Рядом рявкнуло по-цыгански с десяток голосов, луна вышла из-за облака, и в ее свете Илья увидел Митро и Ваньку Конакова, стоящих спина к спине и размахивающих цепями. По земле, молотя друг друга, прокатились визжащий по-поросячьи Кузьма и огромный мужик. У ворот шло настоящее побоище, в сцепившемся клубке Илья успел разглядеть лишь чью-то бороду и оскаленную, зверскую рожу Ефима Дерунова. Илья кинулся было на помощь, но страшный удар сзади оглушил его, свалил на землю. Кровь теплой волной хлынула на глаза, острая боль пронзила голову. «Господи, мама моя!» – взмолился Илья, неожиданно вспомнив давно умершую мать. Сквозь рубаху просочился ледяной холод земли, и луна над головой погасла.
– Барыня, Иван Архипыч возвернулись! – завопила Катька, вбегая в горницу.
Лиза, сидящая за столом в розовом атласном платье и новой шали, подняла на нее глаза.
– Шутишь? – тихо спросила она.
– Какое! Вот вам крест святой! Внизу уж, поднимается!
– А… Илья?
– Сбежал ваш Илья, не волнуйтеся! Что ему, дьяволу, будет!
Катька забегала по горнице, суетливо убирая со стола бутылку вишневой наливки, хрустальные стаканы, блюдо с пирогами. Лиза не помогала ей. Прямая, как столбик, она сидела за столом и остановившимися глазами смотрела в угол. Катька бросила посуду, схватила ее за руки.
– Лизавета Матвевна, свет мой, не губите! Стягайте новое платье да в постелю лезьте скорейча! Не ровен час, догадается тигерь ваш! Он же, как взбесится, зверь лютый! Что мы с вами делать-то станем? Стягайте платье, барыня, голубушка!
– Зверь лютый… – шепотом повторила за ней Лиза. Словно во сне, встала, позволила Катьке расстегнуть крючки на атласном платье, сама отнесла в комод шаль. Она казалась совсем спокойной, но глаза ее по-прежнему смотрели в одну точку, а губы беззвучно шевелились.
Катька, запихнув злополучное платье под кровать, с беспокойством посмотрела на свою барыню.
– Сделайте милость, послушайте меня – ложитесь. Да не забудьте удивиться, когда сам взойдет. На шею киньтесь, заголосите, как положено. А там видно будет!
– Я лягу, Катя, лягу. Поди. – Лиза села на край постели. Катька недоверчиво посмотрела на нее, открыла было рот, но в это время скрипнула дверь.
– Пошла прочь, дура! – раздался из коридора низкий, тяжелый голос, и Баташев шагнул через порог. Он был сильно пьян, и в горнице сразу запахло сивухой.
– Ну, здравствуй, жена, – хрипло сказал он. – Спишь, что ли? Ждала?
Лиза молча смотрела на него. Катька из-за спины Баташева подавала ей отчаянные знаки, но Лиза не шевелилась. Ее пальцы судорожно сжимали край шелкового одеяла.
– Онемела, коровища? – уже сердясь, спросил Иван Архипыч. – Аль не рада? Шесть месяцов не видались…
