Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 128
С этого момента армия Большого Гнезда обречена. Солдаты Фабиана выедают ее изнутри. У армии вторжения имеется какая-то защита, заранее заданный алгоритм защиты от неожиданного нападения, плюс меняющиеся запаховые пароли, которые время от времени обновляются по заранее установленному алгоритму. Однако новая архитектура Фабиана позволяет ему быстро адаптироваться. Неуклюжий многосоставной механизм, которым является армия Большого Гнезда, заметил, что что-то идет не так, но он просто не способен быстро перестроиться и опознать угрозу. К тому моменту, когда Фабиан заканчивает, дорога из мертвых муравьев растянулась уже на многие километры. Его собственные потери оказались меньше дюжины. Его Фермопилы были не природным, а ментальным ущельем, через которое враг не мог пройти, пока он его удерживал.
Большое Гнездо еще не побеждено. Та армия, которую остановил Фабиан, – всего лишь малая часть военной машины, которую Храм способен привести в действие. Конечно же, на победу Семи Деревьев ответят новой агрессией. Фабиан возвращается домой и предстает перед правящими самками.
Они требуют, чтобы он выдал им свою тайну. Он отказывается и заявляет, что он и все его соратники приняли меры к тому, чтобы их новое Понимание нельзя было насильно извлечь из их трупов.
Одна из самок – назовем ее Виолой – говорит первой:
«И что ты намерен делать?»
Фабиан подозревает, что она смотрит дальше своих сестер, поскольку еще до войны пользовалась его услугами. У нее есть некое представление о ходе его мыслей.
«Я нанесу поражение Большому Гнезду и его союзникам, – заявляет он. – Если понадобится, я приведу армию Семи Деревьев к самому их городу и покажу им, как они не правы».
Наблюдаемые им реакции представляют собой любопытнейшую смесь: возмущение тем, что самец смеет говорить о столь значительных вещах так смело, желание увидеть своего сильного соперника униженным, отчаяние – потому что разве у них есть иные варианты?
Виола приглашает его продолжить: она знает, что это не все.
«У меня есть одно условие», – признает он.
Под коллективным враждебным взором он очерчивает свои пожелания – то, что должны пообещать Семь Деревьев в обмен на свое выживание. Это – те же самые условия, что он ставил Порции. Здесь принимают их почти также неблагосклонно, но их шаткое положение разительно отличается от того, которое было у Порции.
«Мне нужно право жить, – говорит он им предельно твердо. – Мне нужно, чтобы смерть самца влекла за собой такое же наказание, что и смерть самки… даже смерть после спаривания. Мне нужно право создать свой собственный дом и быть его признанным представителем».
На него взирают миллионы лет предрассудков. Древний паук-каннибал, чьи инстинкты все еще образуют тот панцирь, внутри которого обитает их культура, с отвращением отшатывается. Фабиан видит их внутренний конфликт: традиция против прогресса, знакомое прошлое против незнакомого будущего. Они как вид проделали огромный путь, они обладают разумом, который позволит избавиться от оков вчерашнего дня. Однако это будет нелегко.
Фабиан поворачивается на месте короткими резкими рывками, переводя взгляд с одних глаз на другие, на третьи… Они взвешивают его самого – и взвешивают то, во что обойдутся его требования по сравнению со стоимостью покорности Большому Гнезду. Они обдумывают то, что принесла им его победа и насколько это укрепило их дипломатические позиции. Они размышляют над тем, что потребует от них Большое Гнездо в том случае, если они признают себя побежденными: конечно же, Храм Семи Деревьев будет очищен и заполнен чужими жрицами, навязывающими свое крайне ортодоксальное понимание воли Посланника. Присутствующие здесь самки потеряют контроль над Семью Деревьями. Их город превратится в марионетку, чьи ниточки будут дергать издалека, заставляя плясать под транслируемыми Большим Гнездом указаниями.
Они совещаются, они мучаются, они угрожают друг другу, стараясь утвердить собственное доминирование.
И, наконец, они дают свой ответ.
5.7 Возвышение
– Все должно было идти не так. Не должно было идти так долго.
Холстен ужинал с Гюином. Культисты капитана… или хорошо подготовленные инженеры… или кто там они на самом деле были… принесли ему несколько рационов, которые, как он помнил, в огромном количестве забирали со станции терраформирования. Их разморозили и подогрели до состояния теплой кашицы, и он неохотно отправлял ее в рот ложкой, пока старик говорил. Что в последнее время ел сам Гюин, оставалось неясным, но, наверное, у него была для этого какая-то трубка (и еще одна на другом конце, чтобы вывести то, с чем его иссохшие внутренности не могли справиться).
– Я разбудил команду, которая, по записям, выглядела хорошо. У всех был опыт технических работ, – продолжал Гюин, или, по крайней мере, те устройства, которые делали это за него. – У нас были все инструменты и детали со станции. Подготовка корабля должна была пройти быстро. Просто еще несколько дней. Еще несколько месяцев. Еще один год. Всегда всего еще год. А потом я ненадолго уходил поспать, просыпался, а они по-прежнему работали… – Его морщинистое лицо обмякло в воспоминаниях. – И знаешь что? Однажды я проснулся – и все эти молодые лица… Я понял, что половина из работающих родились вне стазиса. Я использовал целую жизнь людей, Мейсон: они настолько долго пытались все наладить. А новое поколение… они мало что знали. Они научились всему, чему могли, но… А потом появилось еще одно поколение: деградирующее, понимающее еще меньше. Все были слишком заняты работой, чтобы передавать знания. Они знали только корабль и меня – и все. Мне пришлось ими управлять, потому что они должны были работать, какими бы невеждами они ни были, насколько дольше это ни затянулось бы.
– Потому что тебе надо сражаться со спутником Керн, с тем обиталищем Брин? – вставил Холстен между глотками.
– Мне надо спасти человечество, – согласился Гюин, словно это было равнозначно. – И мы это сделали. Мы это сделали, все мы. Все эти жизни все-таки не были потрачены зря. У нас есть защита империи, физическая и электронная. Не осталось ни одного слабого звена, куда Керн смогла бы пробраться, чтобы всех нас отключить. Но к этому моменту я понял, что я старый – и понял, насколько я нужен кораблю, и потому мы достали загрузчик и начали работать над ним. Я все отдал, Мейсон. Я столько лет отдал проекту «Гильгамеш»! Я хотел бы… на самом деле хотел бы просто закрыть глаза и уйти.
Искусственный голос понизился, почти утонув в помехах. Холстен опознал это как священное молчание и не стал ничего вставлять.
– Если бы я решил, что не нужен, – пробормотал Гюин. – Если бы знал, что они… вы… сможете справиться без моего руководства, я ушел бы. Я не хочу быть здесь. Кому захотелось бы оставаться вот этой умирающей штукой в трубках? Но никого другого нет. Человечество стоит на моих плечах, Мейсон. Я – пастырь. Только со мной наш народ обретет свой истинный дом.
Мейсон кивал и кивал – и думал, что Гюин то ли во все это верит, то ли нет, однако нотка лживости ощущалась явно. Гюин никогда не слушал советов и не делился властью. С чего ему было стать человеком, готовым все передать кому-то другому, особенно если в случае срабатывания этой загрузки ему достанется некое бессмертие?
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 128
