Внезапно его охватило сильное желание пойти к Анне Готье и, глядя в нежное лицо Мадалены, разобраться в том, что он услышал сегодня. Но он пересилил себя, теперь Мадалена должна стать для него только дочерью Анны, дочерью той, кто управляет его хозяйством от имени хозяйки, то есть Жюдит.
И так как теперь не оставалось никаких сомнений, что до конца своей жизни он связан с Жюдит де Сен-Мелэн, то, вернувшись в гостиницу, Турнемин велел принести себе бутылку рома и напился с горя.
ДРУГАЯ ДОРОГА
Анна де Бальби встала с дивана, на котором до этого полулежала, и подошла к окну. Ее темно-синее велюровое платье с горностаевой опушкой бесшумно скользило по ковру, а бледное лицо казалось отражением морозных цветов, распустившихся на стекле. Она молча смотрела на запорошенный снегом сад, а ее длинные тонкие пальцы машинально ощипывали увядшие цветы, склонившие головки в цветочной подставке севрского фарфора.
— Итак, — прервала она затянувшуюся паузу, — все решено? Ты уезжаешь?
Стоявший возле камина Жиль не спускал с нее глаз и не скрывал неожиданного волнения. Он с удивлением обнаружил, что прощальный визит вежливости потерял свою светскую условность, а эта женщина, так долго им презираемая, но желанная, нашла дорогу к его сердцу и заняла там значительно большее место, чем он предполагал.
— У меня есть поручение, которое я должен выполнить, — ответил Жиль. — И потом, у меня нет другого выбора.
— Из-за нее?
— И из-за нее тоже. Ведь несмотря ни на что она остается моей женой, и долг повелевает мне вырвать ее из той недостойной жизни, которую она сейчас ведет. Я хочу увезти ее, чтобы никто никогда не узнал, что госпожа де Турнемин и пресловутая Королева Ночи одно лицо. Но зачем я тебе все это пересказываю? Ты давно знаешь…
— Да… но я думала… я надеялась… Зачем уезжать так далеко? Почему Америка? Ты же хотел приобрести бретонские земли?
— Да, но, к сожалению, сейчас это невозможно. Быть может, потом…
— Останься, по крайней мере, во Франции. У нас немало поместий, запущенных и заброшенных, где земля и крестьяне требуют хозяйского присмотра. Мы могли хотя бы изредка видеться… А теперь…
Она не смотрела на Жиля, но он чувствовал, как дрожит ее голос от невыплаканных слез. Медленно он подошел к Анне, обнял ее мягкие, дрожащие плечи.
— Анна! — сказал он нежно. — Не плачь, я не хочу, чтобы ты плакала, чтобы тебе было больно.
Я пришел сказать не прощай, а до свидания. Мы встретимся…
— Когда? Через много лет? Когда я стану старой и безобразной? Когда ты меня больше не захочешь?
Он повернул ее лицом к себе и поцеловал мокрые грустные глаза.
— Глупышка! Ты, конечно, когда-нибудь состаришься, но никогда не будешь безобразной. А я, я до самой смерти буду тебя хотеть, но мы, увы, увидимся значительно раньше…
— Увы? — переспросила она с упреком.
— Увы для короля. Я поклялся, что приду к нему по первому же его слову, где бы я ни был и что бы ни делал. Только ты и Винклерид будете знать, как позвать меня, если королю потребуется моя помощь. Я буду писать вам, тебе и ему.
Свет радости зажегся в темных глазах молодой женщины, она положила ему руки на плечи.
— Это правда? Ты напишешь?
— Слово чести! Я хочу, чтобы ты навсегда осталась моим другом, моим самым дорогим другом.
Жилю было достаточно лишь наклонить голову, чтобы найти ее губы. Миг спустя он уже нес ее, изнемогающую, в маленькую душистую спальню…
Разве это был не лучший способ попрощаться?
Когда час спустя он наклонился к ней для последнего поцелуя, Анна страстно обхватила руками его шею.
— Ты вернешься? Ты обещаешь?
— Я уже в этом поклялся.
— Тогда я буду тебя ждать. Но не слишком долго, не то я вполне способна сама пересечь океан, только чтобы увидеться с тобой.
Жиль нежно отвел ее руки и доверил молодую женщину очаровательному беспорядку ее постели. Он отбросил простыни и одеяла, чтобы ничто не мешало его взору насладиться великолепной наготой Анны.
— Не двигайся, — сказал он нежно. — Оставайся как есть. Такой твой образ я увезу с собой.
Он попятился к двери и мгновенно исчез. Почти бегом Жиль пересек салон, зажав уши, чтобы не слышать рыданий, которые преследовали его до самой лестницы.
Кучеру, ожидавшему его во дворе особняка де Бальби, он приказал отвезти себя на улицу Клиши. Там в полночь он назначил свидание Понго, Винклериду и капитану Малавуану, молодому жизнерадостному бретонцу, чьим крепким рукам доверил он штурвал «Кречета».
Часы показывали только одиннадцать, когда неторопливый наемный экипаж выехал на засыпанные снегом улицы города. Полчаса ушло на то, чтобы пересечь Сену и взобраться на Монмартр.
Три остальных участника экспедиции уже ждали возле особняка Ришелье, греясь в карете с погашенными фонарями. Остановив в стороне свой экипаж. Жиль вышел и присоединился к друзьям.
Понго и Малавуан встретили его радостными восклицаниями.
— А где барон? — спросил Жиль.
— Барон пошел на разведку, — ответил Малавуан. — Он засел в саду и сказал, что свистнет, когда последние гости разъедутся. Это была его идея, чтобы не мерзнуть всем сразу.
Стоило капитану договорить, как ворота особняка распахнулись и два экипажа, один за другим, выехали на улицу и направились к центру Парижа.
— Вряд ли там осталось много людей, когда я проезжал мимо дома, во дворе стояли только эти два экипажа.
Как бы подтверждая слова Жиля, из-за стены раздался тихий свист.
— Вперед! — скомандовал Турнемин. — Это сигнал Винклерида.
Трое мужчин перелезли через стену и присоединились к Ульриху-Августу, который их ждал под прикрытием большого куста остролиста.
— Последние гости только что уехали, — прошептал он. — Сейчас будут запирать.
Раздвинув ветки. Жиль увидел одного из швейцаров, он запирал наружные ставни на стеклянных дверях. Тогда Жиль головой качнул в сторону кухни, расположенной в полуподвале, дверь в нее была еще открыта, слуги уходили домой.
— Мы пройдем там… — прошептал Жиль.
Один за другим, индейской цепочкой, четверо мужчин направились к маленькой двери кухни.
Все были хорошо вооружены, каждый в руке держал заряженный пистолет.
Дверь кухни легко отворилась, широкий низкий зал был почти пуст, лишь двое слуг, занятые уборкой, в ужасе глядели на вооруженных мужчин, одетых во все черное. Слуги без сопротивления дали себя связать. Прежде чем заткнуть рот одному из лакеев, Малавуан спросил его:
