Затем долго договаривались о перемирии и о том, как и когда начнут воевать. Обоим командирам было неудобно упоминать об этом, но где-то все-таки шла война, и основной задачей обоих отрядов являлось обнаружение линии фронта.
— Це ж мы потим може будемо воюваты, — стыдливо указывал Салонюк на корень проблемы. — То вы звыняйте. А мы предупредим, що знову ото прыступили до боевых действий. Добре?
— Мы естъ отыскайт Белохатки, — подтверждал Дитрих. — А там расошлис, как в море корапли. И снова пух-пух, как доховаривалис. Корошо?
— То шоб не обидылись, — встрял Сидорчук. — Шоб усе по-чесному.
— Йа, йа, — улыбался Морунген. — Но сейчас мы ест искать короший, прафильный дороха на кутор Белохатки.
— Договорились, — сказал Перукарников. — Где-то он должен быть, мы точно знаем.
Затем Дитрих пригласил партизан устраиваться на броне поудобнее, а партизаны в свою очередь нашли, что «Белый дракон» — действительно высококлассная машина и ничего подобного им видеть не приходилось.
Немцы цвели от счастья, как молодые родители, чьего младенца похвалили новые знакомые.
Наконец партизаны расселись и объявили, что готовы выступать в поход. Дитрих собирался было скомандовать Клаусу «полный вперед», но Сидорчук внезапно хлопнул себя ладонью по лбу, так что аж звон пошел. Он спрыгнул на землю и нырнул под танк.
В воздухе возникла некоторая напряженность. Морунген с удивлением поглядел на Салонюка и выразительно поднял брови: дескать, что это за фокусы? И поскольку Салонюк улыбался ничуть не менее талантливо, чем король Оттобальт (то бишь на манер причепенского луздаря), ничего, кроме легкого ужаса, его улыбка не вызывала. Дитрих понял, что вопрос нужно формулировать более точно.
— Что естъ делайт тфой зольдат с другойт сторона немеский панцер?
Партизанский командир знал, что немцы — народ вспыльчивый. Если скажешь, что происходит на самом деле, еще чего доброго ссадят с танка и заставят идти пешком. И он брякнул первое пришедшее на ум:
— Це вин перевиряе, в якому состоянии грунт, по котрому мы будемо йихаты на танку.
Морунген получал море удовольствия от беседы с настоящим знатоком российских дорог и от того, что совершенная германская техника способна преодолеть и это.
— О! Это софсем не нато делайт! Дас ист панцер гуд машине! Будьем екат очен корошо, бистро!
Из-под танка, одной рукой утирая лоб, а в другой держа взрывчатку, вынырнул Сидорчук. Оглядел честную компанию. Увидел выражение лица родного командира и затарахтел, оправдываясь:
— Звыняйте, будь ласка, товарыш Салонюк, за задержку. Сам не знав, що так выйде! Взрывчатку, хай ей грець, чуть-чуть не забув вытягнуть из-пид фрыця.
Морунген опознал предмет в руке партизана и побелел.
Сидорчук виновато улыбнулся и пустился в объяснения, взмахивая взрывчаткой, словно дирижерской палочкой. При каждом таком взмахе Морунген и Салонюк вздрагивали и вжимались всем телом в спасительную танковую броню.
— Во було бы гуркоту, якбы мы поихалы!
Тарас посерел, затем позеленел, затем, заикаясь, пояснил:
— Це наш пидрывник, господын майор, шуткуе так… Розумиете? У партызанив так прыйнято… трохи шуткуваты… на дорижку…
Тут он оборотил свой гневный лик к бойцу Василию Сидорчуку и заорал в полный голос, так что Морунген присел в своем люке, как если бы злосчастная взрывчатка все-таки сработала:
— Сидорчук! Твою мать! Якщо я! Твий командыр! Ще раз побачу, що ты… Це!.. будеш своими рученятками липыты куды-небудь… без мого дозволу!.. Я не знаю, що я з тобою зроблю!.. Я тоби рогы повидшибаю, и будеш ты бижать поперед цего клятого нимецького танку, як та бура корова поперед черкаського быка!
Он взялся за голову и обратился к Перукарникову, который сидел с вытаращенными глазами, постигая потихоньку смысл происходящего:
— Чуть не видправыв свого командыра на Мисяць. У мене аж у пьятах похололо, а ему — «Було бы гуркоту…» Дурный, як сто пудив дыму!
Спустив пар, Салонюк уже спокойнее продолжил:
— Ну що, Сидорчук, ты на мене очи таращиш, наче злодий на ярмарку! Бачишь, фриц увесь билый из свого танка выглядае? Це тоби не Александр Македонський! Ще раз таке кино побачить, повыганяе у сих до лису. Давай, сидай на свое мисце, докы вин не очухався.
И Тарас расцвел нежнейшей улыбкой, адресованной бледному и перепуганному Морунгену:
— Не пужайтесь, господын фриц, вин бильше такого не зробыть. Не нервуйте, це вредно… як вас там вирно зовуть? Господын Mop… Hyp… Гер, — и тихо добавил себе под нос: — Во призвище, черта лысого выговоришь.
В замке Оттобальта творилось нечто несусветное.
— Требую воссоединить меня с невестой! — рычал король на перепуганного мага. — Ты куда ее дел?
— Это не я. Это штурляндик!
— При чем тут штурляндик? — гневался его величество. — Требую воссоединения и долгой и счастливой жизни.
— Это зависит не только от меня, — слабо отбивался Мулкеба.
— Четвертую! — шумел Оттобальт.
— Бальтик, — встряла тетя. — Сам Душара высказался против твоего непродуманного и поспешного решения. Видишь, невесту куда-то утащило.
Король повернулся к тете и окинул ее таким взглядом, что она попятилась.
— Или ты сейчас же поставишь своих рыцарей под копье и они пойдут искать свою королеву, или отправишься на антихрапное ложе, — раздельно произнес он. — Вот!
— Бальтик…
— Р-ррр, — раздалось в ответ, и тетя благоразумно ретировалась.
— Ваше величество, — прошептал чародей, бледнея от ужаса, — разрешите сказать… Не велите казнить, как говорится, а велите слово молвить.
— Кстати, насчет казни, — задумался король. — Четвертование — это чересчур просто.
— Тогда вы рискуете не увидеть свою невесту.
— !!!
— Уже, уже, уже, — засуетился Мулкеба. — Только нужно взглянуть в Тухатупу.
Впервые в жизни мага доставили в башню на руках двое дюжих гвардейцев — король не желал медлить ни минуты. Крохотный шумнязя, увидев такое дело, спрятался под ложе и шептал оттуда, подсказывая магу направление поисков.
— Тухатупа должна лежать справа на полке в чулане.
— Не может быть! — вскрикивал Мулкеба.
— Я перед ним шерсть причесываю, — уточнял шумнязя. — Ищи.
— А-а, точно. Никогда бы не подумал. Ну что, ваше величество, давайте думать о невесте.
— И о драконе, — послышался до боли знакомый голос.
Придя в себя, королева Гедвига явилась со взаимовыгодным предложением: она меняла дракона на свое благословение.
Нужно ли говорить, что Оттобальт согласился не задумываясь.
