Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
Откинув голову, я втянул носом воздух.
Мне показалось, что пахнет дождем.
Начнем с того, что мне все это понравилось. Я был теперь не «Обезумевший убийца Умницы Джен». Меня больше нельзя называть «Болотным монстром» и «Шизиком-графоманом».
Все. Теперь я стал объектом внимания и заботы; меня надлежало обследовать, назначить препараты, лечить — и отпустить!
На тот момент все меня устраивало. Мне выделили отдельную комнату в новом здании, — кровать, стул, стол и все прочее. Окно, правда, было слишком высоко, чтобы в него смотреть. Зарешеченное и закупоренное. Правда, встав на стул, я все же мог разглядеть пару домиков в зеленой дали, но это было негусто. Я находился под замком, а внизу стальной двери был прозрачный квадрат из армированного стекла, чтобы среди ночи светить внутрь фонариком. В квадрате имелась прямоугольная щель, довольно широкая, сквозь которую можно было просунуть газеты, книги, пластиковый стаканчик и «препараты».
Так что это была по сути та же камера, и меня на время «стабилизации» держали под замком сутками напролет. Разумеется, это была «временная мера» ради «моей собственной безопасности». Когда-нибудь, дали мне понять, если все пойдет как надо, мне смогут назначить реабилитационную терапию и позволят находиться в рабочих комнатах, — так что свободы станет чуть больше. Тогда же переведут и в общую палату.
Мне давали всякие лекарства, думаю, просто чтобы производить какие-нибудь медицинские манипуляции. От одних у меня распухал язык, от других мутнело в глазах, от третьих тряслись руки. После большинства наступала спутанность сознания и чувство страха. Все они вызывали жажду.
Мне были разрешены газеты, книги и радио. Получив после долгой изматывающей переписки с банком доступ к собственным деньгам, я смог приобрести все вышеназванное. В общем и целом тут мне нравилось больше, чем в КПЗ, потому что комнату можно было оставлять на три-четыре часа — сходить в туалет, в душ, в столовую, просто прогуляться туда-сюда. Персонал не в тюремной форме, а в медицинской, хотя мне сказали, что здешние санитары состоят в Ассоциации тюремных служащих. Никто меня не бил, хотя тут хватало явно неуравновешенных мужчин, от которых я держался подальше.
Общая палата мне не понравилась (психи орут, запахи, с санитарией беда), но, если все взвесить, тут получше, чем в Чатфилде — там, внизу, в долине. Тут нет Бейнса, Уингейта и Худа. Единственное, что меня мучило, с самого начала, — это вопрос: сколько мне тут сидеть. Тюремный срок ужасен, но он конечен. А врачи Лонгдейла могут держать меня тут сколько угодно, время от времени уточняя диагноз.
Говорят, если бы мы узнали день и час нашей смерти, то не смогли бы жить дальше. Оттого что я не знал, когда меня могут (теоретически) отпустить, ощущения были примерно те же. Точнее, единственное ощущение: зачем жить дальше.
Кстати, процесс моя защита, можно сказать, выиграла. Поскольку я признался в убийстве, никакого опознания не проводилось и вопрос о соответствии ДНК тоже не поднимался. Два мозгоправа от защиты и два от обвинения признали меня чокнутым, но судья, как и предсказывал Эксли, не согласился принять их заключение без обсуждения присяжными. Эксли дал мне почитать отчет тюремного врача — свидетеля обвинения. Он был написан — вернее, накорябан — синей шариковой ручкой на стандартном бланке Королевской государственной канцелярии. Вот что в нем было.
1. Сведения, подтверждающие наличие стойкого психического/личностного расстройства
Отец пациента умер молодым и жестоко с ним обращался. Пациент подвергался жестокому обращению в школе и подвергал этому других. Наркоман и вор со стажем.
2. Сведения, подтверждающие, что результатом психического/личностного расстройства стало крайне агрессивное либо крайне безответственное поведение пациента.
Он убил молодую женщину и настаивает на том, что еще раньше убил юношу. Не выказывает раскаяния и не осознает тяжести совершенных деяний.
3. Сведения, подтверждающие, что психическое/личностное расстройство требует либо может быть скорректировано путем медицинского вмешательства.
Он одиночка, интроверт, не умеет выстраивать отношения с женщинами, презирает мужчин, демонстрируя опасную нетерпимость, граничащую с агрессивностью. Есть вероятность эффективного воздействия ситуационной терапии.
4. Основания полагать, что характер и/или степень психического/личностного расстройства требуют принудительного специализированного лечения.
Он страдает синдромом личностного расстройства и не выказывает сожаления по поводу своего деяния. На мой взгляд, он представляет потенциальную опасность, и я настоятельно рекомендую суду избрать меру пресечения на основании Закона о психическом здоровье.
Ага, вот именно! Эксли говорил, есть документы даже еще лаконичнее. Что до беспомощной логики замкнутого цикла — он сумасшедший, потому что виновен, но может исправиться, потому что сумасшедший, — Джулиан так и сказал, там у них все такие.
Что за мастерское создание — человек…[55] Свести все благородство разума Энглби, всю ни с чем не сравнимую сложность человеческой психики во всей ее блистательной и завораживающей красоте к полудюжине логических ляпсусов, выписанных дешевой шариковой ручкой на бланке КГК…
Зато сам процесс получился довольно увлекательным.
Хотя обвинение напирало на тот факт, что я живу вполне «нормальной» жизнью и вполне справляюсь с высокооплачиваемой и ответственной работой, Харви собрал неприличное количество свидетелей, сообщивших о моих странностях. Потом вызвал меня и стал подробно допрашивать о том, что произошло. Я даже не старался придуриваться — правда и без того выглядела более чем дико.
Когда настал черед Джулиана Эксли, тот кратко изложил свои соображения (в режиссуре Харви), но не очень удачно отбивался от адвоката обвинения — гадкого создания по фамилии Тиндалл. По мнению Тиндалла, любой приговор, кроме пожизненного срока в тюрьме Паркхерст, стал бы проявлением пренебрежения к тяжести преступления и неуважения к памяти Дженнифер и к ее родственникам. При этом он несколько раз ссылался на некую «статью 47» — своего рода подстраховку, гласящую, что заключенного в случае необходимости можно перевести в клинику по решению психиатров. Идеальное решение — отклонить ходатайство в силу чудовищности совершенного деяния и упечь меня в Паркхерст; зачем сейчас погружаться в дебри психиатрии, пусть специалисты с ним потом разбираются. Думаю, именно так они посадили Сатклиффа — компромисс выглядел крайне соблазнительно.
Специфика ходатайства вынуждала Тиндалла атаковать его по существу, что он и делал сразу с двух флангов: во-первых, сам диагноз — невнятная чушь (тут не поспоришь!), а во-вторых, даже если в нем что-то есть (что неочевидно), это вряд ли существенно (ему нравилось это слово) уменьшает степень моей ответственности.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
