Книга Калинова Яма - Александр Пелевин

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84

— Очень, — прохрипел Гельмут, не разжимая зубов.

— Ты знаешь, что это смерть? — продолжала Чернота.

— Да, — ответил Гельмут.

— А на каком языке говорила с тобой смерть?

— На русском.

— Смерть всегда говорит по-русски, — сказала Чернота и ушла.

Когда ушла Чернота, вокруг стало еще чернее, и боль разрывала все его тело, распухала и ширилась. Весь мир стал его болью.

Чтобы не думать об этой боли, надо думать о чем-то другом, сказал себе Гельмут. Да, надо думать о чем-то другом, но сначала надо придумать, о чем я буду думать. Придумать, о чем я буду думать, вот же глупая фраза. Ему вспомнился старик Писаренко с Колымы, который постоянно говорил, заваривая чифирь: вот, мол, сейчас чифирнем, отдохнем да подумаем о всяком. Думал Писаренко всегда вслух и о многом рассказывал. Он говорил, как в начале тридцатых годов работал заведующим складом в Тамбове, и однажды пьяный дворник уснул в мешках с картошкой, а молодая кладовщица Наташа, придя утром на смену, так завизжала с испугу, что на ее крики прибежал постовой. Постовые — забавные ребята. Постовым раньше работал один зэк, осужденный за кражу из магазина. Напился, вломился прямо по форме в магазин после закрытия, вытащил оттуда кассу и уехал в Кисловодск. Целый месяц на эти деньги гулял и отдыхал, а потом его поймали по совершенно нелепой случайности. Что же это была за случайность, как он там дальше рассказывал? Совершенно случайно как-то раз в редакции «Комсомольской правды» перепутали фотографии для передовицы, и вместо Сталина поместили на главную полосу портрет Молотова. Хорошо, что это заметили за полчаса до того, как газета отправилась в типографию, и все удалось быстро исправить, а то влетело бы по первое число — и хорошо, если отделаешься увольнением. Корреспондента спортивного отдела Сергеева как-то уволили за то, что тот опечатался и вместо «советский» почему-то написал «сладкий» — это так и вышло в печать, получился «сладкий футболист», и когда все улеглось, и редакция отделалась лишь увольнением Сергеева, все страшно хохотали — о чем он думал, когда писал «сладкий», и куда смотрел корректор? Гельмут вспомнил сладкие булочки с ванильным кремом, которые продавались на углу возле парка Фридрихсхайн, он всегда покупал их, когда они собирались попить кофе с отцом, и отец рассказывал о своих адвокатских делах. Был такой случай — владелец автомастерской, кажется, фамилия его была Кауфман, или Каутцер, сдал в аренду свою технику, а вернули ему покореженные и неработающие инструменты, а ему нужно было расплачиваться по долгам, и пришлось подавать в суд. И этот Кауфман тогда сказал забавную фразу: «Да чтобы у вас змеи в глазницах завелись!». Зачем он сказал про змей в глазницах, что за фантазия, почему именно змеи и именно в глазницах — и он вспомнил казарму в Бриуэге и кабинет начальника гарнизона, полковника Фернандеса, у него на столе зачем-то стоял самый настоящий человеческий череп. Именно он, Фернандес, передавал им задание взорвать мост через Тахунью, и когда он объяснял детали, Гельмут смотрел в пустые глазницы черепа на столе, а тот будто усмехался, и у него не было одного зуба. Как у старухи, которая в детстве рассказывала ему какие-то странные колыбельные, про речку, про уснувших котов, про лунное золото, про колокольчики… Про колокольчики еще писал этот Холодов в своей книге, но, черт возьми, откуда он знал про эти колокольчики, про те же самые колокольчики, которые говорят «дин-дон», когда ты засыпаешь, засыпаешь тихо, спокойно, глубоко и сладко, и весь мир засыпает вместе с тобой, как Черносолье, когда его заливает черной жижей от болотного сердца — расцветет ли оно, проснется ли оно? — но все засыпает, и все так темно и тепло, и уже совсем не больно, и птички уснули, собаки уснули, и колокольчики говорят «дин-дон».

И он вышел на берег, и вода в реке превратилась в лунное золото.

— Просыпайтесь. Мы подъезжаем к станции Калинова Яма.

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84