Тем не менее многие критики продолжали верить: даже если проблемой является технология, она также может существенно помочь в решении проблемы. Даже Райх, при всей своей чудаковатости, увидел в этом смысл. Луддизм — это не решение, и «реальности не пойдут на пользу попытки игнорировать машину. Наша история показывает, что мы обязательно должны властвовать над машиной, управлять ею так, чтобы она работала на благо по нашему выбору». Суть не в том, чтобы махнуть рукой на экологию, а в том, чтобы мы контролировали машины, а не они нас. Таким образом, цель в рамках нового сознания должна состоять в следующем: покончить с нашим рабским услужением машине, использовать технологии для улучшения нашей жизни, охранять природу и обеспечивать мир.
В центре данной утонченной теории этого утопизма стоит развитие так называемой «постдефицитной экономики», (в оригинале — postscarcity economics) Эта идея, предложенная такими авторами, как Герберт Маркузе и экоанархист Мюррей Букчин, заключается в следующем: технологический прогресс сделал возможным производство достаточного количества благ для удовлетворения основных потребностей каждого человека почти без затрат. Раз машины способны позаботиться обо всех наших материальных нуждах, мы можем спокойно совершенствовать нашу духовность, предаваться игре творчества и сформировать общество, основанное не на потребностях экономического производства, а на товариществе и любви. (Или, если выразиться грубее, мы все поголовно можем заниматься сексом, а машины пусть работают, как в книгах научно-фантастического цикла «Культура» Иэна Бэнкса.) Маркузе и Букчин усмотрели в новых технологиях поистине революционный потенциал, сулящий разрушение сложных, нацеленных на производство иерархий массового общества. Букчин надеялся, что возобновляемые источники энергии — начиная с ветра, солнца и морских приливов — послужат основой для новой, менее сложной цивилизации, «соединив землю и город в рациональный экологический синтез». Кроме того, он был убежден, что идея широко распространенной нехватки тех или иных вещей — это всего лишь обман, совершаемый в интересах технократии.
В конечном итоге к дискредитации этих идей привела неспособность их авторов признать конкурентную природу нашего потребления и важность позиционных благ. Дома в престижных районах, изысканная мебель, быстрые автомобили, стильные рестораны и крутые наряды — все это дефицитно по своей природе. Мы не можем производить эти блага в большом количестве, так как их ценность определяется знаками отличия, которыми они служат для потребителей. Таким образом, получается, что идея преодоления дефицита через увеличение производства несостоятельна; в нашем обществе дефицит есть социальное, а не материальное явление. И Букчин, и Маркузе упустили из вида значимость этой проблемы. Их больше беспокоило то, что они полагались на тот самый репрессивный инструмент — технологию — для освобождения общества. Маркузе задавался вопросом: как мы могли бы преобразовать «процессы механизации и стандартизации» для целей освобождения? Однако он не видел никаких практически альтернатив неимоверно сложным и капиталоемким технологическим системам, свойственным индустриальному капитализму. Вследствие этого и ему, и Букчину было трудно найти хоть какой-то выход за пределы массового общества.
Все изменилось в 1973 году с выходом книги «Малое прекрасно» (Small is Beautiful) британского экономиста Эрнста Шумахера. (Если кто не знает, это тот самый Шумахер, который придумал фразу «разрушающее душу», чтобы описать существование в массовом обществе.) Подзаголовок книги гласил: «Исследование экономики с точки зрения заботы о людях», и Шумахер верил: технологию можно приспособить для истинных потребностей человечества. Что нам нужно — так это альтернативная форма технологии, служащая основой для альтернативной формы цивилизации. Если массовая технология является сложной, централизованной и капиталоемкой, если она требует специализированных знаний или компетентности, то альтернативная технология будет ее противоположностью. Она будет простой, децентрализованной, недорогой, удобной, легкой для ремонта и подходящей для применения в малом масштабе — индивидуальном или местном.
В значительной степени Шумахера заботили нужды развивающихся стран. Он утверждал: наши системы массового производства годны только для обществ, которые уже богаты. Следуя принципу Ганди «беднякам нашего мира поможет не массовое производство, а только производство руками масс», он предположил, что развивающиеся страны нуждаются в промежуточных технологиях — чем-то среднем между примитивными инструментами и современной индустрией. Эта технология производства руками масс станет «совместимой с законами экологии, умеренной в потреблении дефицитных ресурсов и будет предназначена для служения человеку, вместо того чтобы делать его слугой машин». Кроме того, она будет доступной и демократичной, «предназначенной не только тем, кто уже богат и могущественен».
Несмотря на ориентацию на развивающийся мир (и несмотря на катастрофические эксперименты с местной технологией в Китае в период «большого скачка», в частности производство стали мелкими предприятиями), многие жители промышленно развитого Запада оказались очарованы требованием Шумахера «новой ориентации науки и технологии на органичное, деликатное, ненасильственное и прекрасное». Разномастная группа, состоявшая из защитников экологии, антикапиталистических левых, хиппи и сторонников возвращения к архаичности сплотилась под знаменем того, что стали называть «адекватной технологией».
* * *
Сторонники адекватной технологии (AT) отвергали характерное для массового общества видение технологии как автономной, детерминированной, тоталитарной силы. Они считали, что проблема не в технологии как таковой, а в природе специфических инструментов, которые мы выбрали. Мы по-прежнему будем нуждаться в технологии, однако мы должны быть мудрее в нашем выборе. Там, где массовое общество использует «жесткие» технологии, ведущие к социальному отчуждению и вредящие природе, «мягкие» или адекватные технологии будут демократичными и безвредными для окружающей среды. Мягкие технологии будут эффективными и экологичными, они помогут местному демократическому правлению, они позволят процветать отдельным людям и местным общинам, они будут безопасными, неизощренными и простыми в использовании. Ничего не скажешь, заманчивые перспективы.
Разумеется, нет причин ожидать, что все эти достоинства будут совместимы друг с другом. К примеру, автомобиль Chrysler Newport 1968 года выпуска любой человек мог полностью разобрать и собрать при помощи некоторых знаний и трех стандартных ключей. Не так давно люди самостоятельно ремонтировали свои машины и меняли масло. Но такие автомобили безбожно пожирали бензин. Современные же авто с гибридным приводом, хотя и являются менее вредными для экологии, невероятно сложны в устройстве. Одна их электроника настолько сложна, что такие машины могут обслуживаться лишь дилером, да и то с помощью специально подготовленных автомехаников. Хозяевам приходится периодически проводить модернизацию встроенных программ своих автомобилей. Так какая технология «жесткая», а какая «мягкая»?
Несмотря на такого рода сложности, сторонники AT настаивают на делении мира технологии на две простые категории. Например, в своей книге 1989 года «Истинный мир технологии» (The Real World of Technology) Урсула Франклин выделяет два основных типа технологии: «целостную» и «директивную». Целостная технология характеризуется производством на кустарной основе, когда единственный мастеровой полностью создает изделие от начала до конца. Специализация, если она требуется, целиком определяется номенклатурой изделий — будь то керамика или текстиль. Что же до директивных технологий, то здесь специализация определяется той или иной операцией, а не продуктом (производство автомобилей — типичный пример этого). В случае с директивными технологиями производство — это функция системы в целом, а не отдельного мастера и, таким образом, контроль и ответственность предписываются координаторам или менеджерам.
