— Но у меня с Маргитой не было таких отношений, как у нас с тобой, — заметила Эрмина. Было уже около полуночи. Мы сидели в ее комнате, на желтой софе, держа в руках маленькие рюмочки с вишневым ликером. — Мы с ней никогда не любили друг друга. Маргита слишком фривольная женщина. Она очень образована, у нее острый ум, она очень привлекательна, у нее есть шарм. Но в жизни ее интересует только одно — собственное удовольствие. Если ей что-то взбредет в голову, она, не думая о последствиях, летит к цели.
Когда мне было четырнадцать лет, она влюбилась в английского лорда. Он собирался в Индию, она тоже загорелась этой идеей. И знаешь, что она делает? Дарит мне миниатюру и, недолго думая, отсылает меня в Париж, в пансионат. Я была в бешенстве. Потом мне понравилось жить в Париже, я даже не хотела оттуда уезжать. У меня там были подруги, было весело. И что же дальше? Лорд погиб во время охоты на тигров, получилось, что не он убил тигра, а тигр его. Овдовевшая Маргита возвращается назад, внезапно забирает меня из пансионата, и мы направляемся в Эннс.
— А я думала, вы не любите Париж.
— Тогда я была от него в восторге. Это было в блестящую эпоху Второй Империи, во времена Наполеона III. Оффенбах, оперы, концерты, балы, театры… Наполеон был нашим злейшим врагом, всегда защищал наших противников. Из-за него мы потеряли Италию, на его совести смерть Максимилиана, брата императора, которого расстреляли в Мехико, но сама по себе жизнь в Париже была сплошным удовольствием.
Эрмина выпила ликер до дна.
— Хочешь еще? Нет? — и налила себе еще. — Если я что-нибудь имею против французов, так это только из-за Валери, — продолжала она, — но, в сущности, французы — моя любимая нация. Это народ с древними культурными традициями. А какой поэтический язык! Звучит, как музыка! Это утонченные люди с большим чувством юмора, восприимчивые ко всему прекрасному, чего лишены многие другие народы. Подумай только, Наполеон приглашает архитектора — его звали Хаусман, — который создает по его приказу прекраснейшие бульвары, а по обеим сторонам прекраснейшие дома на свете. Крыши домов там не красные и острые, как у нас, а круглые и серебристо-серые. А окна доходят до самого низу, чтобы было больше света в помещениях, а к стенам, чтобы не наткнуться на окно, прикреплены в рост человека решетки из кованого железа. Такого изящества у нас нет и в помине. — Она отпила глоток. — Кстати сказать, эти самые бульвары навели нашего кайзера на мысль создать в Вене Рингштрассе. По его указу городские стены так отшлифовали, что мы утерли нос Наполеону: дескать, тоже можем строить не хуже, чем он… Что-то я перескакиваю с пятого на десятое…
— А леди Маргита… она была компаньонкой принцессы Валери?
— Да. Она сопровождала Валери в ее кругосветном вояже. Ты знаешь, не успели мы приехать в Эннс, как Маргите уже захотелось бежать отсюда. И всей этой ерундой она забила голову Валери. Все капризы принцессы, протесты против всех и вся — все это влияние Маргиты. Да, но я ведь хотела сказать тебе совсем о другом. А именно — о баварском короле, о моем батюшке.
— Вы часто виделись с ним?
— Едва ли. Он не интересовался детьми. Он был очень талантлив, в языках так просто гений, но совсем не галантен. В конце жизни он оглох. Всем в замке выкрикивал в лицо самые гнусные оскорбления и был этим знаменит — и не только у нас, но и во Франции. По всему Парижу ходили его остроты. Он приезжал на Всемирную выставку в 1876 году с нашим кайзером, но об этом тебе лучше расскажет Полин Меттерних: ее муж был в то время послом в Париже, она застала баварского короля, когда он был в своей лучшей форме. А через год его не стало.
— Могу ли я задать действительно деликатный вопрос?
— Спрашивай, — Эрмина поправила валик за спиной.
— Разве тогда не было этого ужасного скандала?
— Ты имеешь в виду скандал в Мюнхене? Да. Мне как раз исполнилось шесть лет, когда мой отец влюбился в одну танцовщицу. Она была разведенной шотландкой, но везде представлялась испанкой. Отъявленная стерва. Сводила мужчин с ума, из-за нее произошло немало дуэлей. Моего отца она поработила полностью. Он был буквально у ее ног. И можешь себе представить, он позволял ей даже вмешиваться в вопросы политики. Она спровоцировала столько скандалов, что он, по ее милости, был вынужден отречься от престола.
— Как ее звали, эту танцовщицу?
— Лола Монтес. Он дал ей дворянский титул, сделал из нее графиню Ландсфельд. Но со временем ее лишили титула. Но это я рассказываю, чтобы ты поняла, почему я не вышла замуж. Я знаю, как это все выглядит — так сказать, за кулисами. Знаю, что приходится терпеть замужним женщинам. А свободной любви я тем более не приемлю, если даже короли отрекаются из-за нее от престола… Кстати, не знаешь ли ты, кто невеста нашего генерала?
— К сожалению, нет.
— Твоя тетушка тоже не знает, не говоря уже о Валери. Но у меня есть одно подозрение.
— Правда? Какое же?
Эрмина потянулась за графином с ликером.
— Давай выпьем еще по рюмочке. Итак, слушай меня. В театре во время антракта я пыталась выяснить, когда же он представит нам счастливицу невесту. Он рассмеялся и сказал, что сделает это в день рождения императора. На балу. Не раньше. Когда же я продолжала настаивать, он шепнул мне на ухо, что это будет колоссальный сюрприз: невесту все отлично знают, и он уже предвкушает удивление на наших лицах, когда объявит нам…
— Может, это фрау Хольтер?
— Нет, у меня есть смутное чувство, что он назовет Лизи.
— Лизи?!
— Да. И знаешь, почему? Ты помнишь тот венгерский ужин? Как она там себя вела? Как ластилась и ворковала с ним? А бриллиантовый крестик? Сегодня в театре на ней был бриллиантовый браслет, точно такой же, какой Шандор подарил твоей матери, когда дело приняло серьезный оборот.
— Но у нее фигура не в его вкусе.
— Да, она сильно пополнела с тех пор, как мы находимся в Эннсе. Уже не влезает в корсет. Талии почти нет. Но есть ли в этом мире совершенство? Да, Лизи всегда вызывала во мне какие-то непонятные, смутные подозрения. На прошлой неделе я не могла уснуть и услышала какой-то шум на лестнице. Вышла в коридор, посмотрела, и что я вижу: Лизи выходит из комнаты генерала.
— Вы в этом уверены?
— Почти наверняка. В руках она несла ночной светильник, было довольно темно, на ней было желтое платье, которое я никогда до этого не видела. Боюсь, как бы Зольтан не потерял голову — тогда Лизи станет баронессой Бороши.
— И, стало быть, моей свекровью.
— Да, причудливая ситуация.
Я схватила свою рюмку и выпила.
Так вот в чем заключался великий план Лизи. Вот почему у нее учебник французского языка, вот откуда ее вопросы об уроках верховой езды. Что касается ее желтого платья, мне-то оно было знакомо. Оно было на ней в тот вечер, когда она собиралась на тайное свидание. Я все отчетливо помнила. Это было вечером перед моим первым падением с лошади.
