– А если б Никифор или его жена привели сюда мою мать?
– Они считают меня колдуном и боятся. Впрочем, в любом случае ничего страшного не произошло бы. Ее светлость ценила мои знания, доверяла мне, она не прогнала бы меня. Я же облегчил ей участь, спрятав его здесь. Ей так было лучше – считать, что мужа нет в живых, чем мучиться с существом, которое имеет лишь схожесть с человеком. К тому же он был в первое время необычайно опасен, мог убить жену. Что стало бы тогда с вами?
Шарлотта смотрела на человека, который являлся ее отцом, и ничего не чувствовала, кроме жалости. Ее угнетала мысль, что и она станет такой же.
– Семнадцать лет… – пробормотала Шарлотта. – Вы очень жестокий человек, Оливье де ла Гра.
– Возможно, – кивнул профессор, которого не мучила совесть. – А как бы иначе я узнал, давать ли вам то или иное снадобье, насколько оно эффективно? Он жив до сих пор благодаря мне и темноте, хотя… Ваш отец на удивление живучий, пробовал даже бежать, но решетки с замками крепкие. Вот уже несколько лет он практически не встает. Но все на свете подходит к концу, заканчивает и он свой долгий путь вервольфа.
Нет, все же помимо жалости Шарлотта испытывала отвращение. И не играло роли – отец перед ней, которого она никогда не знала, или посторонний человек. Это существо омерзительно, уродливо, страшно! Неужели она тоже потеряет рассудок, станет нападать на людей, представив себя вервольфом? От такой мысли ее бросило в дрожь. Повернувшись к профессору, она задала вопрос, который мучил ее с того времени, когда он пришел к ней:
– Чего вы хотите?
– Вас.
Шарлотта вздрогнула, будто ее ударили. Всегда немногословный, всегда точный в движениях, будто он нарочно отрабатывал каждый жест, всегда недоступный – этот мужчина пугал ее. Пугал потому, что, находясь рядом с ним, она чувствовала себя в ловушке, а объяснить себе, в чем причина странных ощущений, не могла. То, что он сейчас сказал, показалось ей грубой шуткой. Но профессор не шутил.
– Да, да, вас. Мне нужны вы, Шарлотта. Я знаю вас лучше, чем вы себя, знаю, что может произойти с вами, и принимаю такой, какая вы есть. Вы должны уехать со мной. Взамен я продлю вашу жизнь и красоту, а коль повезет, вылечу.
– Я не люблю вас…
Де ла Гра подошел вплотную, его ладонь легла девушке на плечо. Шарлотта подавила неприязнь, надеясь, что он сжалится и отпустит ее. Но де ла Гра разбил надежды:
– Мне довольно будет ваших губ, вашего тела, Шарлотта. А любовь… удел полноценных людей. Выбирайте.
Впервые она очутилась перед выбором, когда выбора, в сущности, не было. С одной стороны, ее ждало короткое счастье и… уродство, с другой – безрадостное существование и призрачная надежда на исцеление. Девушка покосилась на человека, давшего ей жизнь. Смогла бы она на месте Уварова принять то, что лежало на кровати?
– Я должна подумать.
– Думайте. Завтра ночью вы сядете со мной в карету, и я увезу вас отсюда. А вы сядете. Да-да, сядете. Смотрите на отца, Шарлотта, смотрите…
Смотреть на ужасное уродство мужчины в клетке у нее не было сил, и девушка бросилась к выходу, задыхаясь от воздуха подземелья. Прочь! Только бы не видеть его! Не видеть себя в нем!
Остаток ночи Шарлотта провела в кошмаре, будучи не в состоянии освободиться от впечатлений, полученных в подземелье. Итак, будущее ее мрачно, грозит одиночеством, ведь никто никогда не вынесет тех перемен, что однажды произойдут с ней…
Наступление нового дня Шарлотта чувствовала, не видя. Раньше на рассвете она ложилась и засыпала безмятежным сном, но не в то утро. Когда рассвело, девушка пришла в кабинет матери, где сквозь плотные ставни все же просачивалась ослепительно-яркая полоска света. Шарлотта накинула плащ, набросила на лицо вуаль, сверху опустила капюшон. Потом натянула перчатки и приблизилась к окну, будто подходила к пропасти. Став у стены так, что даже рассеянный свет не попадал на нее, подняла обнаженную ногу и подставила яркому лучу.
Ее обманывали! Шарлотта заплакала от радости, опустившись на пол. Она была так счастлива, что не сердилась ни на мать, ни на профессора. А потом, смеясь и плача, помчалась к себе. Сейчас распахнет окно, впустит день и посмотрит, как все вокруг выглядит при свете дня…
Но уже наверху почувствовала жжение в ноге. Шарлотта вбежала в комнату, у лампы подняла юбку и осмотрела ногу. Покраснение на коже вызвало ужас, жжение усиливалось, перерастая в боль, которая, казалось, разрывала кожу. Шарлотта помчалась к де ла Гра, постучала:
– Это я, Шарлотта, откройте скорее!
– Погодите, у меня открыто окно.
Он вышел к ней, но она не могла сказать ни слова, ее душили слезы отчаяния и разочарования. Де ла Гра взял девушку за руку, ввел в свою комнату, где безопасность была ей гарантирована темнотой. Став на колено, профессор осмотрел ее ногу и резко бросил:
– Зачем вы это сделали? Под воздействием дневного света ваша кровь превращается в яд и разъедает подкожные ткани, отчего может наступить смерть. Разве я вам не говорил?
Шарлотта горько плакала, навзрыд. Де ла Гра отер большим пальцем слезы со щек девушки.
– Вы подумали о моем предложении? Согласны уехать со мной?
Его слова прозвучали как ультиматум: либо она соглашается, либо остается без его помощи. А остаться без помощи и опеки… Значит, впереди – и, возможно, весьма скоро – ее ждут уродство и смерть. Шарлотта не готова была принять ни то, ни другое. Она заставила себя кивнуть в знак согласия. А что ей оставалось делать? Де ла Гра приложил губы к волдырям на ноге девушки, после чего поднял на нее глаза:
– Вы приняли разумное решение. Не любовь должна руководить вами, а разум, дорогая Шарлотта.
– Я всегда знала, что вы не отпустите меня, – выговорила она, отвернувшись.
Профессор пустил ей кровь, дал выпить микстуры, наложил повязки. Шарлотта долго лежала разбитая и раздавленная, а когда мало-помалу боль отпустила, отправилась в комнату матери, такую же темную. Открыв шкаф, выбрала из нескольких черных платьев одно, надела его. Теперь это будет и ее цвет. Цвет темноты.
Утром Марго встретила только Сурова, Уваров отбыл на угодья проследить за ходом работ. А в усадьбе шла подготовка к приезду Шарлотты – строгали, пилили, мастеря щиты для окон. Марго, изучая яства на столе, рассмеялась:
– Знаете, Александр Иванович, я так злилась на себя…
– Отчего же?
– Так долго не могла раскусить убийцу. Как же так, думала, неужто я совсем глупа? Отругав себя, взяла голову в руки и…
– Возвысили пристава, – с упреком сказал подполковник. – Знаете, меня Ардальон Гаврилович поразил. Рассказывал так толково, будто сам дошел до всего.
– Да он лучше меня изложил, я б так не сумела. У него талант.
– Угу, талант. Присваивать чужие заслуги.
– Полно вам. Лучше поглядите, как старается Мишель. Такой прекрасный дом превратится в еще один склеп… – посетовала она.
