Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
В эту минуту Гродов почувствовал себя так, словно только что эта женщина отхлестала его по лицу. Причем в связи с этим же «тайновечерним» купанием. В конце концов, он не был ни святым, ни ханжой, самый обычный мужик в сугубо мужском значении этого слова. Правда, по какой-то странной случайности во всех случаях его юношеского грехопадения более инициативными оказывались женщины. Но, конечно, Дмитрий был решительно убежден: это следует считать всего лишь совпадением.
– У вас несколько необычный способ убеждать мужчин, – растерянно пробормотал он.
В эти мгновения в памяти Гродова всплыло налитое тело совсем еще юной практикантки-поварихи Люсьены, которая после многодневной атаки глазками и томных вздохов в последний вечер своей практики в детском доме дала практический урок обращения с женщинами этому рослому, смазливому старшекласснику. Заманив парнишку под каким-то предлогом в свою конурку при кухне, она уложила его поперек постели и поначалу буквально зацеловала, а затем столь же бурно, и тоже в буквальном смысле, отдалась.
И выглядело все это незабываемо и потрясающе. Даже на первом курсе военного училища Гродов все еще оставался влюбленным в нее, все мечтал когда-нибудь найти, а впервые оказавшись после случайной вечеринки в постели у многоопытной «училищной профуры», самым постыдным образом бредил телом «несравненной Люсьены», интуитивно убеждая себя, что вновь оказался рядом с ней.
Странно, но уже буквально через два-три месяца после того, как Люсьена отбыла в свое кулинарное училище, лица ее Дмитрий вспомнить не мог, поскольку было оно каким-то совершенно обычным и неприметным; а вот все то, что называется «женским телом», запомнил так, что помнит до сих пор. Кажется, и сейчас еще смог бы узнать его буквально на ощупь, на чувственность, на пьянящий, никакими духами-одеколонами не приправленный запах…
– Отвернитесь, мне нужно раздеться донага, потому что долго обсыхать будет некогда. – Нет, эти слова уже принадлежали не Люсьене, а совсем иной женщине – из иного времени, иного возраста, а следовательно, из иного мировосприятия.
Другое дело, что слова, которые, словно заклинание, произносила тогда, в каморке, эта девчушка из кухни, этот «поваренок», как называли Люську-Люсьену почти все поголовно влюбленные в нее старшеклассники, он уже не сможет забыть никогда. «Господи, – страстно шептала она в тот вечер, – если бы ты, мальчишка, когда-нибудь стал моим мужем, всю оставшуюся жизнь я бы молилась на тебя как на ожившую икону! Наверное, за каждую твою ласку обожествляла бы. Понимаю, что сочтешь меня глупой, но только помни, что глупой я была… сугубо по-женски».
Все тогда поражало Гродова: и необычность первого соития с женщиной, и отчаянная решимость произнесенных ею слов, которые сам он никогда ни одной, пусть даже самой любимой женщине сказать не смог бы, и какая-то обреченная искренность в словах, поступках и даже во взгляде этой девушки, прекрасно понимавшей, что вместе им никогда не быть, ибо не суждено, и даже сумевшей молитвенно убедить себя в этой «судности».
– Исходя из всей вашей словесной бравады, старший лейтенант, – тоже принялся лихорадочно снимать с себя комбат портупею и китель, – вы должны были бы выглядеть смелее.
– Только умоляю вас, – вдруг по-настоящему взмолилась Римма, – никогда не обращайтесь ко мне по званию. Особенно в такие вот, совершенно интимные, моменты.
– Прошу прощения, сорвалось с губ, не предполагал…
В эти минуты он не мог не вспомнить купание с другой женщиной – Валерией Лозовской. Странная вещь: и происходило оно совсем недалеко отсюда, и было это совсем недавно, хотя и в том времени, которое уже принято именовать сейчас пока еще не прижившимся понятием – «до войны»… Но тому прощальному купанию – теперь он это воспринимает даже не как купание, а ритуальное омовение – предшествовали более или менее продолжительное знакомство и своеобразно сформировавшиеся отношения с баронессой. А вот то, что происходило сейчас…
– Тут как-то сам собой возникает один нюанс, – возвращала его к прифронтовой реальности уже окончательно оголившая свои грудяшки и бедра Римма. И до чего же по-девчоночьи озорно улыбается при этом! – Как медик, я спокойно воспринимаю голое тело своих пациентов мужского пола, а значит, вообще мужчин, а вот раздеваться перед ними стесняюсь.
Вода в этом августовском морском затоне была по-парному теплой и на удивление прозрачной. Сделав несколько шагов по жалящему своей кремневой остротой дну, Гродов с удивлением обнаружил, что женщина стоит на подводной каменной плите, отшлифованной волнами и покрытой скользкими водорослями. И что ведут на эту плиту, словно на эшафот, три неровные, самой природой сработанные ступени.
– Не нужно больше слов, – положила руки ему на плечи, а затем, по мере того как мужчина поднимался и приближался к ней, плавно опускала их до уровня бедер. – Только, ради бога, не нужно слов…
– Потому что никакие слова никакого смысла на этой плахе уже не имеют, – так и не мог потом вспомнить Дмитрий, произнес ли он эти слова мысленно, или, вопреки запрету, вслух.
Зато хорошо помнит, как нежно обволакивала его женщина теплыми изгибами рук, крепкими икрами ног и пьянящими путами губ.
…И длилось это столь же долго, сколь и мгновенно…
Потом они еще какое-то время лежали на воде вверх лицами, держась за руки и подставляя свои оголенные тела пока еще несмелому, едва-едва проклевывающемуся лунному сиянию.
– Понимаю, что на войне ни загадывать, ни обещать ничего нельзя, – произнесла Римма, когда, понежившись под лунным светом, они неспешно поплыли к берегу. – Но ведь я ничего особого от тебя и не требую.
– Обещаю, – прервал ее объяснение Гродов. – Не клятвенно, однако обещаю.
– Но ведь ты еще не знаешь, о чем я тебя стану просить.
– Чтобы эта встреча наша не оказалась последней или прощальной.
– Согласна, об этом тоже стоило попросить. Хотя на самом деле хочется, чтобы ты пообещал: если нам суждено будет пережить эту войну, ты обязательно разыщешь меня и привезешь сюда, на это сакральное место, на эту жертвенную, как я называю ее, плиту. Независимо от того, как сложится наша жизнь, будем ли мы женатыми или холостыми, ты разыщешь, привезешь меня сюда, и мы повторим все то, что только что сотворяли в этой заводи. Могу я позволить себе такую прихоть?
– Как минимум постараюсь выжить, – ответил Гродов. – А если уж выживу, то первое, что сделаю, – это разыщу тебя в одном из госпиталей, а дальше – все по твоему завету.
21
– Ты сказала, что за германским офицером Гербертом Рольфом приезжал какой-то наш офицер из штаба, который и увез его. Не можешь вспомнить, кто был этот офицер? – По крутой извилистой тропе Римма поднималась вслед за Гродовым, и он то и дело подстраховывал ее, подавая руку или поддерживая за локоть.
– И не имеет смысла вспоминать. Он стал всего лишь гонцом, имени которого ты не знаешь. Зато тебе известен человек, который послал его. Это полковник Бекетов.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
