Это охотничье блюдо готовится неделю и только зимой. Охотники уходят далеко в лес, оставляют повара у котла и отстреливают всё, что шевелится. Повар кидает дичь в котелок, кладёт гнилую капусту и гнилую свёклу, варит весь день, а на ночь выносит всё на мороз. Каждый раз добавляется какое-то новое мясо: заяц, белка, волк, медведь, мышка, лось, куница, голубь, воробей, крыса, случайный турист. А также местные приправы: дубовая кора, еловые шишки и мох. Что получается в результате, трудно себе представить. Настоящий бигос размешивают совковой лопатой, и если его бросить на тарелку – тарелка разбивается вдребезги! Вкус у этого блюда невероятный, а всего три-четыре ложки бигоса перевариваются в желудке неделю. Выжившие уже не могут есть что-либо другое и умирают в страшных муках, не дождавшись следующей зимы…
А ведь ещё были вареники в форме коровьих копыт, пюре из куриной печени с карри и хмели-сунели. Плюс ещё и десерт. Маковец, пирог с начинкой из перемеленного мака. Тонкие и хрупкие фаворки с сахарной пудрой и вареньем из солёных помидоров. Блины-паланчины, все в дырках, с маслом, зелёным творогом и синим сыром.
Венчал застолье вёдерный штоф чёрного самогона!
– Ой, я же печёных крыс поставить забыла, – всплеснула руками моя мама.
Пирожок с гвоздём достался дяде Войцеху (снова не мне), он об него чуть зуб не сломал. Хорошо хоть язык себе не проткнул, такое у нас из-за этой милой традиции тоже частенько случается[10].
Дядюшка был по самые рога счастлив (он пришёл в чертовском обличье, не в медвежьем, это считалось бы невежливым)[11].
Потом все стали петь песни. Тётя Ягуся затянула первой:
Время мчится словно всадник
На горячем козле-е!
Но сегодня мой избранник
Въехал траулеру в задник,
И храпит на селе-е…
Остальные поддержали слаженным, нетрезвым хором:
Этой ярмарки шутки, разноцветные утки!
Деревянные качалки, расписные ёлки-палки!
Друзья да подружки,
Неприличные частушки,
Пряники, подарки
Да старопольска Varka!
На меня никто не смотрел, я не был тем гостем, без которого праздник не в праздник. Кажется, моим родителям и без нас было хорошо. Они уже привыкли быть одни. Хорошо это или плохо, но привыкли. Мальчики всегда покидают родное гнездо, наверное, это нормально. Если бы после смерти брата я остался под материнским крылом, меня бы считали здесь неудачником.
Меж тем время шло. Я давно бы сбежал, но не мог оставить Эльвиру, хотя и понимал, что ей сейчас моё присутствие скорее неприятно. С неё станется, едва я шагну за порог, отправиться на вокзал и уехать на ближайшем поезде. Я её знаю, за ней не заржавеет.
– Пожалуйста, обещай мне не уезжать, – тихо попросил её я в промежутке между тостами «Ещё Польска не згинела!» и «Шоб у нас усё было, а нам за то ничего не было!». – Подожди совсем немного. К двенадцати всё должно закончиться. Как только мы их арестуем, я тебе сразу же позвоню. Только дождись меня, ладно? Я знаю, что не заслужил этого, но, если я буду знать, что ты дождёшься, мне будет легче делать свою работу.
– Вы вдвоём пойдёте на операцию?
Значит, она меня слушала, значит, ей не всё равно!
– Мы заедем ещё за братом старшего констебля Кошмарэка, он егерь на пенсии. У него своё ружьё, и Кошмарэк за него ручается.
По лицу Эльвиры нельзя было понять, какие мысли крутятся у неё в голове. Она просто выслушала и ничего не сказала. Почему-то мне захотелось позвонить Базиликусу, чтобы проконсультироваться. С его опытом он мог бы дать хороший совет. Но быстро передумал, это всё равно бесполезно. Он ещё будет недоволен, что я звоню по роумингу.
В конце концов я решил набрать Чунгачмунка. Не знаю с чего, но на тот момент мне показалось, что он меня поймёт. Возможно, мы немножко отдалились, он был как-то сам по себе, я в общем-то тоже. Сейчас мне было стыдно за это, ведь я был его единственным другом в чужом для него городе и стране.
А в последнее время у нас сложились чисто служебные отношения. Хотя я всё равно чувствовал, что он мой друг, а для дружбы не обязательно убивать вечера, потягивая пиво в спортивном баре. Я знал, что он не поехал к своим в резервацию, говорил, что перелёт слишком дорогой. Да и праздновать тринадцатый снег в зимнем лесу с братьями делаварами из племени Черепах ему уже не доставляет такой радости, как раньше.
– Хау! – приветствовал он меня, взяв трубку уже после второго гудка.
– Это я.
– Я знаю, Блестящая Бляха.
– Э-э, ну да… у тебя же мой номер высветился, – слегка смутился я. – Звоню тебе из Полякии, от моих родителей.
– Передай им моё уважение.
– Непременно. А ты где празднуешь?
– В гостях у двух свободных скво. – В трубке явственно различался шелест шёлка и женское хихиканье. – Нас познакомил Змеиный Язык.
– А-а… Ну что ж, желаю приятно провести время и всего тебе наилучшего в новом году!
– Ты же не за этим звонишь, – на раз расколол меня Чунгачмунк. – В твоём голосе тревога, ты на тропе войны. Может быть, мне приехать? Мудрый вождь никогда не отказывается от военного союза.
– Ты просто не успеешь сюда добраться, на задержание мне нужно идти уже через пару часов, – честно ответил я. – Но спасибо за поддержку. Я справлюсь.
– У твоего врага больше воинов?
– Да.
– Тогда удиви его, хук!
Это значило, что он всё сказал, конец разговора, добавить больше нечего. Как ни странно, на душе у меня стало гораздо спокойнее.
– Куда ты всё время уходишь? – пристал ко мне отец, когда я вернулся после звонка Чмунку. – Лучше расскажи гостям про свою полицейскую работу и про Парижск. Это правда, что там едят лягушек, сыр с плесенью и пьют кислое винцо вместо приличного самогона?
– Правда, – переглянувшись с Эльвирой, признал я. – Но это не значит, что они все там глупые или плохие. Просто другой народ, другая страна, не как мы. Хотя…
– А ещё говорят, что они мельницы в красный цвет красят и там девки-курвы без юбок пляшут? – влез медведь-оборотень.
– Войцех, не выражайся за столом! – прикрикнула его жена, но явно сама хотела знать ответ.
– Пше прошу, шановне панство, – повинился он, выпил и уточнил: – Так правда или нет?!
Добрых минут сорок меня забрасывали самыми разными вопросами, а я должен был развлекать их смешными историями о том, как плохо живут черти за границей, как всё там неправильно, нелепо и нелогично только потому, что мы в своём благословенном городке живём иначе.
