– Ты… ты поцеловала его?!
– Ты разбудишь прислугу, если будешь так кричать.
– Ты поцеловала его!
– Да, дорогой, может быть, это было нехорошо, но я так сделала.
– Боже мой, ты это сделала?
– Он мне очень нравился.
– О Мод, Мод! Ну, что же случилось дальше?
– Затем он поцеловал меня ещё несколько раз.
– Ну конечно, если ты сама его поцеловала, то что же ему оставалось делать! А потом?
– Фрэнк, я, право, не могу.
– Нет, ради бога, говори. Я готов ко всему.
– Ну хорошо. Тогда, пожалуйста, сядь и не бегай так по комнате. Я только раздражаю тебя.
– Ну вот, я сел. Видишь, я совсем спокоен. Что же произошло потом?
– Он предложил мне сесть к нему на колени.
– Вот как!
– Фрэнк, да ты квакаешь, точно лягушка! – Мод начала смеяться.
– Я очень рад, что тебе всё это представляется смешным. Ну, что же дальше? Ты, конечно, уступила его скромной и вполне понятной просьбе и села к нему на колени.
– Да, Фрэнк, я так и сделала.
– Господи боже!
– Не раздражайся так, дорогой.
– Ты хочешь, чтобы я спокойно слушал о том, как ты сидела на коленях у этого негодяя?
– Ну что же я могла ещё сделать?
– Что сделать? Ты могла закричать, могла позвонить прислуге, могла ударить его. Наконец, ты, оскорблённая в лучших чувствах, могла встать и выйти из комнаты.
– Для меня это было не так-то легко.
– Он держал тебя?
– Да.
– О, если бы я был там!
– Была и другая причина.
– Какая?
– Видишь ли, в то время я ещё довольно плохо ходила. Мне было всего три года.
Несколько минут Фрэнк сидел неподвижно, с широко раскрытыми глазами.
– Несчастная! – проговорил он наконец, тяжело переводя дух.
– Мой милый мальчик! Если бы ты знал, насколько лучше я себя теперь чувствую.
– Чудовище!
– Мне нужно было расквитаться с тобой за моих сорок предшественниц. Старый ловелас! Но я всё-таки немного помучила тебя, ведь верно?
– Да я весь в холодном поту! Это был какой-то кошмар. О Мод, как ты только могла?
– Это было прелестно.
– Это было ужасно!
– И как ты ревновал, о, я очень рада и нисколько не раскаиваюсь.
Фрэнк мягко обнял жену за талию.
– Мне кажется, – заметил он, – я даже и не подозревал…
Но тут с подносом в руках в комнату вошла прислуга.
1899 г.
Двигатель Брауна – Перикорда
Был холодный, туманный майский вечер; кругом царила густая мгла, уличные фонари на Стрэнде казались слабыми мерцающими точками, и даже залитые электрическим светом окна магазинов в густом тумане выглядели всего лишь бледными светлыми пятнами. Высокие дома, длинным рядом тянущиеся к набережной, стояли мрачные и по большей части неосвещённые, и только в одном доме три больших окна на третьем этаже ярко светились во мгле, изливая целые потоки ослепительного электрического света. Прохожие невольно подымали головы и указывали друг другу на эти ярко освещённые окна.
То были окна квартиры инженера-электротехника и изобретателя Фрэнсиса Перикорда. Свет в его рабочем кабинете, горящий в столь поздний час, свидетельствовал об упорной энергии и неустанной работе этого человека, быстро продвигающегося к высшим достижениям на избранном поприще.
Если бы прохожие могли заглянуть в его кабинет, они увидели бы там двух мужчин; один был сам Перикорд, человек с профилем хищной птицы, нервный брюнет с худощавой угловатой фигурой. В нём безошибочно угадывалось кельтское происхождение. Другой – крепкий, дородный мужчина с рыжеватыми волосами и голубыми холодными глазами – был Джереми Браун, известный механик.
Они были компаньонами в нескольких задуманных и уже исполненных изобретениях. Творческий гений одного в значительной мере дополнялся практическим умом и способностями другого. И если в столь поздний час Браун находился ещё в кабинете Перикорда, то это объяснялось тем, что сегодня производился опыт, который должен был подвести итог многим месяцам их неустанной совместной работы и упорных исканий.
Между ними стоял длинный стол, его окрашенная коричневой краской поверхность сильно пострадала от различных кислот и иных химических веществ и была прожжена и исцарапана во многих местах. Стол был завален различными аккумуляторами, индукционными катушками, огромными фаянсовыми изоляторами. И среди груды различных предметов виднелась странного вида машина, или аппарат, вертевшаяся с шипением и жужжаньем. На ней-то, по-видимому, и было сосредоточено внимание компаньонов, которые не спускали с неё глаз.
Многочисленные провода прикрепляли металлический приёмник в виде маленького четырёхугольного ящика к большому стальному кругу, или обручу, снабжённому с двух сторон внушительного вида и размеров шатунами, выдающимися наружу. Сам круг, или обруч, оставался неподвижен, но шатуны по обеим сторонам его вместе с короткими рычагами, приделанными к ним, вращались с головокружительной быстротой в продолжении нескольких секунд, затем на мгновение останавливались, а потом возобновляли свою работу. По всей видимости, двигатель, заставлявший их вращаться, находился в металлической коробке. В комнате чувствовался лёгкий запах озона. Оба компаньона с напряжением следили за машиной.
– Браун, а где же крылья? – спросил изобретатель.
– Они слишком громоздки, и я не мог привезти их сюда – в них два метра одной только длины и девяносто сантиметров ширины; но мотор достаточно силён для того, чтобы привести их в действие, – за это я вам ручаюсь.
– Они из алюминия с медными скрепами?
– Да!
– Нет, вы посмотрите только, как прекрасно он работает! – воскликнул Перикорд, протянув худую, с нервными пальцами руку и нажав кнопку, очевидно регулирующую ход механизма. Шатуны стали вращаться медленнее и спустя минуту совершенно остановились. Изобретатель нажал другую кнопку, стержни содрогнулись, и аппарат возобновил своё вращательное движение.
– И заметьте: тому, кто будет испытывать этот аппарат, не придётся тратить никаких мускульных усилий – он может оставаться совершенно пассивным и управлять аппаратом только силою мысли…
– Да, и всё благодаря совершенству моего двигателя, – заметил Браун.
– Нашего двигателя, – сухо поправил его изобретатель.
– Да, конечно, – согласился его коллега с некоторой досадой, – того мотора, который вами задуман, но мною построен… как бы вы его ни называли.
