— Эта газета защищает красных.
— Отец иногда читал ее, но подписан был на «Чун сай ят по».
— Похоже, что ваш отец был сторонником Мао.
— Вовсе нет. С чего бы ему поддерживать Мао?
— А почему тогда он покупал «Возрождение Китая»? И почему вы продолжали покупать его после смерти отца?
Внезапно я ощущаю, что мне срочно нужно в туалет. Сэм не может сказать правду, объяснив, что на обложках этого журнала изображены его жена и золовка. Или агент уже знает, что это мы? Или же, глядя на красоток в темно-зеленой униформе с красными звездами на фуражках, он думает, что все китаянки неотличимы друг от друга?
— Мне сказали, что в вашей гостиной над кушеткой висят страницы из этого журнала — изображения Великой стены и Летнего дворца.
Это значит, что кто-то из тех, кто бывает у нас дома — сосед, друг, конкурент, донес на нас. Почему же мы не сняли эти картинки после смерти отца?
— В последние месяцы отец любил разглядывать эти картинки.
— Может, ваш отец так симпатизировал красному Китаю, что хотел вернуться туда?
— Мой отец был американским гражданином. Он здесь родился.
— Тогда покажите мне его документы.
— Он умер, — повторяет Сэм. — И у меня здесь нет его документов.
— Тогда, может быть, мне следует нанести визит к вам домой? Или же вы предпочтете зайти к нам в офис? Вы могли бы принести с собой документы. Я хочу вам поверить, но вы должны доказать, что ни в чем не виноваты.
— Доказать, что я ни в чем не виноват, или доказать, что у меня есть гражданство?
— Это одно и то же, мистер Лу.
Вернувшись домой с обедом Верна, я ни о чем не рассказываю им с Джой. Я не хочу, чтобы они беспокоились. Когда Джой спрашивает, может ли она уйти вечером, я по возможности беззаботно отвечаю:
— Хорошо. Постарайся вернуться до полуночи.
Джой считает, что наконец-то взяла надо мной верх, но я просто хочу, чтобы сегодня вечером ее не было дома.
Когда Сэм и Мэй возвращаются домой, мы сдираем со стен картинки, о которых говорил агент. Сэм собирает все выпуски «Чайна дейли ньюс», которые мой свекор хранил, чтобы перечитывать те или иные статьи. Я приказываю Мэй вынуть из шкафа обложки, на которых З. Ч. нас с ней изобразил.
— Думаю, в этом нет необходимости, — говорит Мэй.
— Пожалуйста, хотя бы сегодня не спорь со мной, — отвечаю я резко. Мэй не двигается с места, и я нетерпеливо вздыхаю: — Это всего лишь журнальные обложки. Если ты их не принесешь, принесу я.
Сжав губы, Мэй направляется на веранду. Когда она уходит, я принимаюсь искать фотографии, которые могут — никогда не использовала это слово — скомпрометировать нас.
Пока Сэм осматривает дом, мы с Мэй складываем все найденное в печь для сжигания мусора. Я поджигаю пачку фотографий и жду, пока Мэй положит туда же журнальные обложки, которые она прижимает к груди. Она не двигается с места, и я вырываю их и бросаю в огонь. Наблюдая за тем, как лицо — мое лицо, так восхитительно изображенное З. Ч., — скукоживается в языках пламени, я спрашиваю себя, как же мы позволили этим вещам пробраться в наш дом. Ответ мне известен. Мы с Сэмом и Мэй ничем не лучше отца Лу. В том, что касается одежды, еды, языка и нашего стремления дать Джой образование, мы стали американцами, но за все эти годы мы так и не перестали тосковать по родине.
— Мы им здесь не нужны, — говорю я тихо, наблюдая за пламенем. — Мы им никогда и не были нужны. Они попытаются нас обмануть, но мы должны обмануть их.
— Может, Сэму стоит признаться, чтобы покончить с этим? — спрашивает Мэй. — Он получит гражданство, и все будет позади.
— Ты же знаешь, что недостаточно просто признаться. Ему потребуется выдать и остальных — дядю Уилберта, дядю Чарли, меня…
— Вы должны признаться все вместе. Тогда вы все получите гражданство. Разве тебе этого не хочется?
— Конечно хочется. Но что, если правительство лжет?
— Зачем ему лгать?
— А когда оно нам не лгало? А если они решат нас депортировать? Если они докажут, что Сэм находится здесь нелегально, меня тоже вышлют.
Поразмыслив, моя сестра говорит:
— Я не хочу тебя терять. Я обещала отцу Лу, что не позволю им выслать вас. Сэм должен признаться — ради Джой, ради тебя, ради всех нас. Это даст ему шанс получить амнистию, объединить семью и наконец-то избавиться от всех этих тайн.
Я не понимаю, почему моя сестра не желает видеть проблемы. Но, в конце концов, она замужем за легитимным гражданином, приехала сюда в качестве законной жены и над ней, в отличие от нас с Сэмом, не висит никакой угрозы.
Обняв меня и прижав к себе, моя сестра утешает меня, будто я — моймой, а она — цзецзе.
— Не волнуйся, Перл. Мы наймем адвоката, и он все устроит…
— Нет! Мы уже проходили через это на острове Ангела. Мы не позволим им ничего сделать с Сэмом, со мной, с кем-либо из нас. Мы будем вместе противостоять их обвинениям, как мы это делали на острове Ангела. Мы запутаем их. Но главное — держаться своей истории.
— Это правда, — соглашается Сэм, выходя из темноты и бросая в огонь очередную пачку газет и воспоминаний. — Главное — доказать, что мы самые лояльные в мире американцы.
Мэй это не по душе, но она — моя моймой и невестка и вынуждена повиноваться.
* * *
Мы ничего не рассказываем Джой, надеясь, что ее неосведомленность поможет нам. Их с Мэй не вызывают на допросы, и никто не приходит к нам поговорить с Верном. Но мы с Сэмом в течение следующих четырех недель ходим на бесконечные дознания. Когда специальный агент Сандерс передает наше дело агенту Майку Биллингсу, работающему на службу иммиграции, не знающему ни слова ни на одном из китайских диалектов и по дружелюбию сравнимому с председателем Пламбом, мы ходим на эти дознания вместе, и я перевожу своему мужу вопросы, а потом его ответы. Меня спрашивают о моей родной деревне, в которой я никогда не была. Сэма спрашивают, почему его так называемые родители оставили его в Китае, когда ему было семь лет. Нас спрашивают о месте рождения отца Лу. Нас со снисходительными улыбками спрашивают, не знаем ли мы кого-нибудь, торгующего местами бумажных сыновей.
— Кто-то на этом зарабатывает, — со знающим видом заявляет Биллингс. — Просто назовите нам имя.
Наши ответы не помогают расследованию. Мы рассказываем, что во время войны собирали оловянную фольгу и распространяли облигации военного займа. Мы рассказываем, что я пожимала руку мадам Чан Кайши.
— У вас есть фотография, которая могла бы это доказать? — спрашивает Биллингс, но именно этот момент мы не запечатлели на пленку.
В начале августа Биллингс меняет тактику:
— Если ваш так называемый отец родился здесь, почему он посылал деньги в Китай, когда это уже было запрещено?
