Я вижу, как его уносят в дом, после чего встаю, одеваюсь и, даже не задумываясь, отправляюсь обратно в осиновую рощу. Я не испытываю никакого страха. Скорее — чувство некоторой неуверенности. Земля под ногами колышется. Из крон деревьев выглядывают самые фантастические лица из всех, которые я только могла вообразить за свою жизнь. Но мне все равно почему-то не страшно. Я чувствую, что стоит мне испугаться, и со мной случится еще более страшный приступ безумия, чем с Отисом под воздействием проклятия мистера Келлера-Брауна.
Впрочем, оказывается, что он не втыкает иголки ни в каких кукол. Он сидит в наушниках в своем терапевтическом кресле и читает большую книгу. Через окно я слышу запись, пленку или что-то в этом роде: хор мужских голосов исполняет песню на иностранном языке. Губы мистера Келлера движутся в такт исполняемой музыке. Я стучу в боковину открытой дверцы.
— Можно войти на минутку?
— Миссис Уиттиер? — спрашивает он, подходя к двери. — Конечно. Заходите. Для меня это большая честь.
Он протягивает мне руку и, кажется, действительно рад меня видеть. Я говорю, что долго думала и не хочу, чтобы между нами оставалось недопонимание... Он меня обрывает и сам принимается извиняться за то, что повел себя столь недопустимым образом и... подождите минутку. Пожалуйста. Он разворачивается и нажимает кнопку магнитофона. Усилитель отключается, но пленка продолжает вращаться, и до меня доносится еле слышный хор голосов из наушников, лежащих на кресле: «Прам-па-па-пам»...
— Я очень рад, что вы пришли, — говорит мистер Келлер. — Я ужасно переживал из-за своего поведения. Мне нет прощения, но я прошу вас меня извинить. Заходите.
Я отвечаю, что все это вполне объяснимо, потому-то я и пришла. Я начинаю рассказывать, что не сказала мальчику ничего обнадеживающего насчет котенка, пока он не получит разрешения у мамы, и бросаю взгляд на водокровать. Котенка там нет, а в подушках неподвижно, как тряпичная кукла, лежит Тоби, уставившись на стеклянные бусы, свисающие с потолка. На его голове тоже наушники. Он не спускает глаз с вертящихся то туда, то сюда бус.
— Это я должна просить у вас прощения, — говорю я и объясняю, что именно для того и пришла. Он вел себя абсолютно правильно, а я не имела права пудрить мозги его сыну и получила по заслугам. Из наушников несется что-то вроде «Ра-ра-ра, тат-ни-кам». Мистер Келлер-Браун говорит, что все нормально и хорошо, что мы извинились друг перед другом. Снова друзья? «Конечно», — отвечаю я. «Ра-ра-ра, тат-ни-ай-сис-рар-кам», — как густой сироп, медленно льется из наушников. Он говорит, что надеется, что я все же обдумаю его предложение поехать с ними в Лос-Анджелес, так как это будет для них большой честью. Я отвечаю — жаль, что они едут не в Арканзас, потому что мне надо в Арканзас по юридическим делам. Он говорит, что после Оклахомы они намереваются заехать в Сен-Луис, а это недалеко от Арканзаса. Я говорю — надо посмотреть, как я буду завтра себя чувствовать, — сегодня был тяжелый день. Он желает мне спокойной ночи и помогает спуститься по ступенькам. Я благодарю его.
Глядя на его лицо за окном автобуса, я не могу определить, насколько он искренен. Но мир вокруг явно светлеет, обретает прежние черты, всепожирающая тень отступает. — А теперь обо всем забудь, — говорю я себе и представляю, что дождь кончился и утка улетела.
Я иду в лунном свете вдоль рощи. Все вокруг постепенно приобретает нормальный вид. В деревьях трещат цикады. Земля ровная, и вокруг разлит ночной покой. И мне уже почти удается убедить себя в том, что все кончилось — просто это бредни старой женщины, больше ничего страшного не будет, — как до меня доносится мяуканье кошки.
Между корнями осины лежит заваленный камнями котенок. Камни настолько тяжелы, что мне едва удается сдвинуть их с места. «Ты права, — говорю я кошке, — не надо было выпускать его из-под ревеня». С жалобным мяуканьем она следует за мной. Я продолжаю разговаривать с ней, ощупывая по дороге котенка, пытаясь определить, что с ним произошло. И, нащупав цепочку, тут же вспоминаю детство, когда, собирая в сумерках персики, схватила летучую мышь, та вырвалась и улетела, а я с искусанными руками загремела с лестницы вниз — именно об этом думаю я, ощупывая кулон с камеей, обмотанный вокруг шеи котенка. «Господи, да что же это?!» — кричу я и, даже не пытаясь снять цепочку, бросаю котенка под крыльцо хижины. Я захожу в дом, достаю еще одну таблетку и опускаюсь на колени, моля о том, чтобы Он ниспослал мне знак.
Издали доносится крик петуха. Ну хорошо. Хорошо, не надо знака, Господи, тогда дай мне хотя бы сил, чтобы поступать так, как я должна, ибо мне кажется, что у меня больше нет выбора, как только идти напролом, аминь, Господи, аминь...
(продолжение следует)
Теперь мы знаем, сколько дырок можно проделать в Альберт-холле
На исходе 1968 года руководители «Центра мертвых» по причинам и тогда-то непонятным, а теперь уж и вовсе покрытым забвением, договорились с «Битлз» отправить им в Лондон образцы психоделиков.
Что-то вроде культурного лендлиза, рукопожатие через океан и всякое такое.
Нас было тринадцать человек — хиппи, горлопаны, мегеры, Ангелы преисподней со своей командой, несколько серьезных менеджеров с кучей проектов и предложений и один Веселый проказник без каких бы то ни было конкретных целей.
Я был счастлив исчезнуть из Соединенных Штатов, где только что вышла книга обо мне и моих кислотных дружках, так что я постоянно ощущал себя в свете прожекторов, которые жгли как ультрафиолет. Напряжение, создаваемое этим вниманием, пугало и одновременно возбуждало меня, так что мне надо было от него передохнуть, пока я к нему не пристрастился. Только попадите в луч такого прожектора, и вы никогда не забудете этого ощущения. С вами внезапно начинают происходить перемены, вас выделяют, возвышают, вы забываете о дешевом страхе перед сценой и устремленными на вас дотошными взглядами Жар этого луча растворяет нерешительность и застенчивость. Их место занимают легкость и ощущение власти. Единственное, что можно с этим сравнить, это автомобильные гонки. Сонная протоплазма внезапно достигает совершенства Брюса Ли, превращая человека в дракона. Однако у всего есть и своя оборотная сторона, не так ли? Если вы зайдете с противоположной стороны этого прожектора и оттуда взглянете на сияющую звезду, то увидите крестик на линзе этого телескопа и нарезки на стволе — Кеннеди... Кинг... Джоплин... Хемингуэй...
В общем, мы вылетели в Лондон, проведя весь полет исключительно под кайфом. Однако когда DC-8 начал пробиваться сквозь густой английский туман к аэропорту, все вдруг поняли, что наши трансатлантические шуточки могут обойтись нам серьезными неприятностями на таможне, а то, что невозможно выкинуть, лучше проглотить.
И вот мы подплываем к столу таможенника — чертова дюжина американцев с квадратными глазами — в коже, мехах, ковбойских шляпах и прочих стремных прибамбасах. Усталый таможенник горько вздыхает при виде нас, а затем в течение трех часов производит досмотр наших вещей, включая цилиндры двух Харли. Уже далеко за полдень флотилия наших такси, эскортируемая на мотоциклах Ангелами — Старым Бертом и Сэмом Сматерсом, направляется в сторону Лондона. Когда мы добираемся до «Яблока», вокруг уже сгущаются холодные серые сумерки.
