Гэс Мак-Нийл откинул голову на воловьей шее и расхохотался:
– Вот это да!
– Но, честное слово, военная премия – это единственное, что может удержать наших парней.
– А что, если я приду как-нибудь вечером и потолкую с ними?
– Это было бы хорошо, но они слушать не хотят тех, кто не был на войне.
Мак-Нийл вспыхнул:
– Смотрите-ка, какими вы бойкими вернулись с фронта! – Он рассмеялся. – Это будет продолжаться год или два, не дольше. Я видел, как возвращались солдаты с испано-американской войны…[188]Запомните это, Джо.
Конторский мальчик вошел и положил на стол карточку.
– Вас хочет видеть дама, мистер Мак-Нийл.
– Простите… Это старая дура из школьного совета… Ну, до свиданья, Джо. Загляните на той неделе… Я буду держать вас в курсе дел – вас и вашу армию.
Дуган ждал в конторе. Он подошел с таинственным видом.
– Ну, Джо, как дела?
– Очень хорошо, – сказал Джо, выпячивая грудь. – Гэс сказал мне, что Таммани-холл будет поддерживать нас в деле с премией… Мы составляем план широкой национальной кампании. Он дал мне несколько сигар – ему их привезли из Гаваны на аэроплане… Закуривайте.
С торчащими в углу рта сигарами они гордо зашагали через площадь Ратуши. Против старого здания ратуши возвышались строительные леса. Джо ткнул в них сигарой.
– Тут мэр ставит новую статую Гражданской Добродетели.[189]
Запах жареного мяса терзал его пустой желудок, когда он проходил мимо ресторана «Чайлд»– Рассвет сеял мелкую, серую пыль на черный, чугунный город. Дэтч Робертсон уныло переходил Юнион-плейс, вспоминая теплую постель Фрэнси, острый запах ее волос. Он глубоко засунул руки в пустые карманы. Ни гроша, и Фрэнси ничего не могла ему дать. Он прошел по Пятнадцатой улице мимо отеля. Негр подметал ступени. Дэтч посмотрел на него с завистью: у него есть работа. Грузовики с молоком дребезжали по мостовой. На площади Стайвезент мимо него прошел молочник, держа в каждой руке по бутылке молока. Дэтч выдвинул нижнюю челюсть и грубо сказал:
– Дай глотнуть молока. Ну!
Молочник был худой розоволицый юнец. Его голубые глаза расширились.
– Пожалуйста… Зайдите за фургон, там под сиденьем есть открытая бутылка. Только чтобы никто не видел…
Он пил большими глотками сладкое молоко, ласкавшее его пересохшее горло. Не стоило говорить с ним так грубо. Он подождал, пока мальчик вернулся.
– Спасибо, малый, знатное молоко.
Он прошел в тенистый парк и сел на скамью. На асфальте сверкал иней. Он поднял обрывок вечерней газеты.
Похищено пятьсот тысяч долларов. Средь бела дня на Уоллстрит ограблен банковский артельщик.
В самый разгар делового дня два человека напали на Адольфуса Ст. Джона, артельщика компании «Гаранта-трест», и выхватили у него из рук портфель, в котором находилось полмиллиона долларов ассигнациями…
Дэтч чувствовал, как колотится его сердце, когда он читал заметку. Он весь похолодел. Он встал и начал размахивать руками.
Конго миновал турникет воздушной дороги. Джимми Херф шел за ним, глядя по сторонам. На улице было темно, холодный ветер свистел в ушах. Одинокий «форд» стоял у входа.
– Как вам тут нравится, мистер Эрф?
– Очень славно, Конго. Что это? Вода?
– Залив Шипсхед.[190]
Они шли по дороге, обходя сине-стальные лужи. Дуговые фонари, точно увядшие гроздья, качались на ветру. Вдали, направо и налево маячили светящиеся кучки домов. Они остановились у длинного здания, построенного на сваях над водой. «ПРУДОК». Джимми с трудом различал буквы над темным окном. Дверь открылась, когда они подошли к ней.
– Хелло, Майк, – сказал Конго. – Это мистер Эрф, мой друг.
Дверь закрылась за ними. Внутри было темно, как в печи. Мозолистая рука схватила в темноте руку Джимми.
– Рад познакомиться, – послышался голос.
– Скажите, как вы нашли мою руку?
– О, я вижу в темноте. – Кто-то хрипло рассмеялся.
Конго открыл внутреннюю дверь. Оттуда хлынул свет, осветив бильярдные столы, ряды киев и длинную стойку в конце.
– Это Майк Кардинал, – сказал Конго.
Джимми увидел перед собой высокого, бледного, застенчивого человека с курчавыми черными волосами, сползающими на лоб. В соседней комнате были полки с посудой и круглый стол, покрытый желтой клеенкой.
– Eh, la patronne![191]– крикнул Конго.
Толстая француженка с красными, как яблоки, щеками показалась на пороге. Вместе с ней в комнату ворвалось шипенье кипящего масла и чеснока.
– Это мой друг… Ну что ж, будем есть? – крикнул Конго.
– Это моя жена, – гордо сказал Кардинал. – Она глухая, с ней надо говорить громко. – Он повернулся и старательно закрыл на засов дверь в переднюю. – Чтобы с дороги не видно было огня, – сказал он.
– Летом мы иногда отпускаем в день по сто и по полтораста обедов, – сказала жена Кардинала.
– А выпивки у вас не найдется? – спросил Конго; он крякнул и опустился на стул.
Кардинал поставил на стол толстую бутылку и несколько стаканов. Они выпили вина и облизнулись.
– Куда лучше красного. Правда, мистер Эрф?
– Да. Похоже на настоящее кьянти.
Жена Кардинала поставила на стол шесть тарелок, положила в них по ржавой ложке, вилке и ножу и внесла дымящуюся миску с супом.
– Pronto pasta![192]– крикнула она пронзительно.
– А это Аннет, – сказал Кардинал.
Краснощекая черноволосая девушка с длинными изогнутыми ресницами и яркими черными глазами вбежала в комнату. За ней вошел очень загорелый молодой человек в хаки с кудрявыми, выгоревшими от солнца волосами. Все сразу уселись и начали есть наперченную жирную похлебку, низко нагибаясь над тарелками.
