Например:
«Думай о чем-нибудь другом. Думай о чем-нибудь другом. Думай о чем-нибудь другом».
Итак, два вампира и смертная идут в бар…
Вечер только начинается, и термостаты только что включены. Есть пожарник, одетый только в каску и ботинки, щедро умащенный маслом, который соскальзывает с пилона. Исузу переводит дух и таращится на другой шест, который производит впечатление даже в профессионально расслабленном состоянии. Роз и Твит смеются, пихают друг друга локтями, потом подталкивают мою маленькую девочку на несколько дюймов ближе к женственности.
— Давай, начинай, Девчонка Буффало, — говорит Роз. — Но-о, поехали! — подхватывает Твит.
Новый раунд хихиканья, за счет заведения.
Они занимают столик около сцены, три комплекта темных очков поворачиваются и смотрят вверх, три набора клыков впиваются в нижние губы. Конечно, здесь не происходит ничего такого, что заслуживает освещения в печати. Пока. Танцовщики приходят и уходят, один Деревенский Парень следует за другим. Тем временем фон медленно-медленно меняется, температура начинает ползти вверх, а заодно уровень децибел и общий энтузиазм клиентов и танцовщиков.
— Это было похоже на тени, когда встает полная луна, — рассказывает Твит — позже, когда по возвращении Вещие Сестры приходят ко мне посплетничать. — Они просто становятся длиннее и длиннее.
Недовольные глаза Исузу — вы всегда можете сказать, куда эти глаза смотрят — очень старательно не смотрят в мои.
— Полагаю, нам стоило знать, что кое-что случится, — признается Роз.
— Если можно так выразиться, — поддакиваю я.
— Если можно так выразиться, — соглашается Роз.
В конце концов, это произошло — предательство со стороны биологии смертных, потому что температура в помещении стала достаточно высока. Исузу сделала нечто такое, чего вампиры никогда не делают: она начала потеть. По-настоящему потеть. И вонять. Она начала вонять, как может вонять только человек. Твит заметила это первой — возможно, потому, что ее нос находился примерно на одном уровне с подмышками Исузу. Ее ноздри вздрогнули — «Что такое, черт возьми?» — и маленькая головка скороспелки повернулась. Да, это были они — полные луны, мрачно темнеющие под обеими руками. На верхней губе Исузу пунктиром выступили бисеринки, похожие на блеск для 176, а еще несколько капель прочертили закорючку от корней ее волос через щеку и упали на скатерть. Первая капля упала тихо, но вторая произвела немного шума — легкое «плюх!», с которым она приземлилась точно поверх влажного пятна, оставленного первой. Роз внезапно заметила пятно, потом все остальное, а через какие-то секунды это заметили те, кто сидел за соседними столиками. А потом те, кто сидел через столик.
И вот моя маленькая Исузу потеет в зале, полном вампиров, испуская свой человеческий запах, она окружена кровопийцами, которые уже окосели от сдобренной адреналином крови, которую сосали до этого, уже завелись от жары… да, Исузу оказалась в весьма затруднительном положении. Это вопрос секунд — прежде, чем первый из клиентов хватает Исузу за руку.
— Она горит, — воркующим голосом произносит посетитель, после чего голый пожарник хватает ее за другую руку.
— Она… моя, — произносит он, его голос полон льда и стали.
И вот Исузу оказывается в роли каната, который перетягивают, ее руки раскинуты, она сопротивляется, чтобы не быть разорванной пополам. Начинается столпотворение. Хаос. Телевизионщики уже там — «едва рассеялся туман», — загорается красный глаз камеры, и лицо Исузу превращается в картинку для постера. Вот она — щелчок, захват, шум: жертва общества номер один.
Понимаете, я вижу это — горячий репортаж в прямом эфире, который «Вамп-ТВ» транслирует по всей стране. Я сижу дома, коротая ночь в отсутствии моих девочек, включаю ящик, чтобы немного отвлечься и… бам! Вижу свою дочь — живой и пока невредимой, но бог знает, сколько ей еще осталось.
Это не комедия положений; это реальность. Это реальность, и это происходит у меня на глазах, и я не могу насладиться осознанием того, что главные персонажи никогда не умирают.
И я молюсь.
Пульт валяется на полу, стакан крови перегрелся, а я стою на коленях и молюсь. Говорят «Бог дал, бог взял», но я прошу Его: пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста — один-единственный раз — пожалуйста, отдай мне ее обратно.
Пот.
С пота все началось. Потом все закончилось.
Вызывающий прыщи, слегка маслянистый, подростковый пот.
Пот… а потом два тычка под ребра — любезность со стороны Твит, — и подлый шлепок, который Роз отвешивает подлецу, вцепившемуся в другую руку Исузу. Совместными усилиями им удается разомкнуть цепь взвинченных бессмертных, жаждущих смерти. На самом деле вы можете это увидеть, все записано у меня на пленку: вампиры, которые только что тянули Исузу в разные стороны, смотрят на свои внезапно опустевшие руки, вытирают пальцы, чувствуют, что кожа стала жирной; они выглядят разочарованными и испытывают отвращение, и то и другое одновременно.
И я… я все еще наблюдаю за этим, в то время как три мои судьбы все еще «отсутствуют», и то, что было показано до сих пор, нисколько не проясняет ситуацию. Несомненно, возможность бегства была — удача, только удача — но одному богу известно, сколько еще это будет продолжаться, прежде чем они переместятся с моего экрана к моей двери, в мои руки.
И затем происходит что-то странное. Или, как мне кажется, еще более странное.
Это самое дикое, что я когда-либо видел по телевидению — включая все многообразие передач для смертных эпохи так называемых реалити-шоу. Вампиры, которые играли в перетягивание каната, больше никому не интересны, несмотря на наготу и интимные подробности, слегка размытые камерой. Камера скользит, показывая столпотворение, царящее в зале — беспорядочно, покачиваясь, подергиваясь и замирая, выискивая беглеца, это похоже на пленку Запрудера.[105]Потом снова двигается — и снова замирает, словно прислушиваясь. Как делали бы вы, внезапно уловив голос. Этот голос слаб и тих, чуть надтреснут и явно не записан заранее.
И он поет.
Поначалу слов не разобрать — вы слышите только мелодические модуляции. А потом слова появляются.
Ты — мой свет…
Мой единственный свет…
Все стихает. Все звуки исчезают — кроме одного голоса и слов, которые он выпевает — так бережно, так испуганно, так тайно.
А потом к его голосу присоединяются другие голоса. И камера ловит розовые слезы, блестящие на щеках множества вампиров. Целый зал вампиров, поющих о том, кто делает мир счастливым, когда небеса становятся серыми.
Господи, мать вашу за ногу!
Эта часть моего монолога — чистая импровизация. Я произношу ее, когда вся троица, наконец, возвращается и вваливается в дверь, хватаясь за бока и хохоча.
