— Ребята, — сказал Калинов, — я вам честное слово даю: я в этой закусочной в последний раз был, наверное, два года назад. А с женой, по-моему, и вообще никогда не был.
— Остается предположить, что Крылов подделал еще и отпечатки пальцев. — Милбери снова хмыкнул.
Калинов начал медленно закипать.
— Свободен, — сказал он Довгошею.
Довгошей выкатился. Калинов встал, вышел из-за стола, аккуратно сгреб Милбери за грудки, поднял из кресла и прошипел:
— Ты всерьез полагаешь, что я мог похитить свою собственную жену?!
Милбери осторожно освободился от железной хватки начальника, улыбнулся. Улыбка была добродушной.
— Выпейте воды, шеф! Она, говорят, успокаивает. Калинов молча вернулся за стол, буркнул:
— Извини!
Милбери заправил в брюки вылезшую рубашку, сел в кресло.
— Чудак ты, Алекс! — Он снова улыбнулся. — Кто говорит, что это твоих рук дело? Это дело рук нечеловеческих…
— Ты недавно уже выдвигал подобную версию, а потом оказалось, что в похищении может быть замешан и человек!
Милбери смотрел на Калинова невозмутимо.
— Сейчас я вряд ли ошибаюсь. Отпечатки пальцев можно нанести специально, согласен… Если есть образец. Можно искать, кто мог использовать дисивер, но, мне кажется, только потеряем время. Тем более что похитителю надо было бы каким-то образом и просканировать тебя… Нутром чую: здесь для нашего отдела работы нет.
— Для какого же отдела, по-твоему, здесь есть работа?
Милбери чуть заметно пожал плечами. Словно удивился, что ему достался такой непонятливый собеседник.
— Я думаю, Алекс, здесь есть работа непосредственно для тебя. Персонально для тебя. Ведь это ты десять лет назад воевал с трупами.
Калинов быстро взглянул на него, но Милбери, кажется, не шутил.
— И что я, по-твоему, должен делать? Милбери снова, на этот раз явно, пожал плечами:
— А вот этого я не знаю. На сей вопрос, полагаю, сможешь ответить только ты сам!
«Черт возьми, — подумал Калинов, — неужели он прав? Неужели спиритосфера по какой-то при чине вспомнила обо мне?»
— Нутром чую! — сказал Милбери.
— Твое бы нутро да древним сыщикам вместо служебных собак!.. Ладно. Глобальный поиск мы отменим, но наше бюро пусть держит сигнал на контроле. Если, как ты думаешь, началась чертовщина, она может и продолжаться.
Когда Милбери удалился, Калинов позвонил домой. К тейлору подошла Марина, обрадовалась:
— Это ты?..
Снова надо было подбирать слова, снова надо было врать.
— Малышка! Ты не жди нас сегодня с Витой, мы будем очень поздно. А может быть, и вообще не явимся ночевать.
— Почему?
— Есть срочные служебные дела.
— Вместе с Витой? — не поверила Марина. Калинов добродушно-удивленно улыбнулся:
— Конечно. Ведь такое уже было! Или ты мне не веришь?
Такое действительно уже было лет пять назад. Марина пристально смотрела мужу в глаза. Потом сказала:
— Я чувствую, ты меня обманываешь. Что случилось?
— Ровным счетом ничего! — отчеканил Калинов. — Большего я тебе объяснить не могу. Это служебная тайна. Целую! — Он прервал связь: врать становилось невыносимо.
А потом задумался.
* * *
Крылова он нашел быстро. Зяблик оказался в своей городской квартире.
— Привет, шнурик! — сказал Калинов. — Ты очень занят? Надо бы поговорить… Могу я заявиться к тебе в гости?
Крылов был само радушие. Он совершенно не занят и готов встретиться со старым приятелем хоть сейчас. Калинов заявится один или с женами?
— Один, — сказал Калинов. — Разговор сугубо деловой. Я буду у тебя через полчаса.
Через полчаса он сидел в уютной гостиной городской квартиры Крыловых. Алла с ребенком где-то пропадали, и Зяблик был один. Стряпал у бара какой-то коктейль, время от времени поглядывая на гостя. Взгляд его порой казался Калинову странным: словно за знакомой внешностью прятался незнакомый человек. Но когда Крылов подал ему стакан и, улыбаясь, сказал: «Твое здоровье, шнурик!» — Калинов понял, что у него слишком разыгралось воображение. Зяблик был Зябликом, и никто за его внешностью не скрывался. Впрочем, Калинов все равно бы ничему не удивился.
— Как дела? — спросил Крылов. Улыбка его таяла, как майский снег.
Калинов крутил в пальцах стакан. Мысли вдруг куда-то разбежались. Словно стадо без пастуха. И собирать их было некому, потому что пастух потерял кнут.
— Я ведь знаю, что это ты похитил мою вторую жену!
Зяблик выпучил глаза и чуть не выронил коктейль. Во всяком случае, содержимое стакана плеснулось ему на брюки.
— Ты что, Сашка! Как ты мог подумать обо мне такое! Полнейшая чушь…
Хорошо разыграл парень изумление. Вполне мог бы претендовать на Оскара за лучшую мужскую роль года.
— Не-ет, не чушь! — Калинов впился взглядом в лицо Зяблика и погрозил пальцем. — Я ведь все-е-е знаю!
Зяблик глаз в сторону не отвел. Не глядя, отряхнул брюки, возмущенно фыркнул:
— И что же ты знаешь?
— Знаю, что у тебя был волюнтофаг. Это раз. Знаю, что ты взял напрокат флаер как раз перед тем, как была похищена Марина. Это два. И в это же время ты арендовал коттедж под Комаровом. Это три. В коттедже легко было скрывать похищенную. И похитить ее тебе было нетрудно: Марина не стала бы опасаться друга семьи… А гипнотический блок напрочь спрятал тебя в ее памяти. Ты хорошо все рассчитал. — Калинов помолчал, уже сожалея, что все выложил преступнику. Но отступать теперь было некуда, и он продолжил: — А может, все было несколько иначе? Может, ты умудрился где-то достать дисивер? Что, если копнуть поглубже?
Пока он говорил, возмущение Крылова улеглось. Зяблик успокоился, на губах его зазмеилась усмешка, он сделал глоток и сказал:
— Копай! — Он пожал плечами. — Можешь хоть всю планету насквозь прокопать. Жаль только денег налогоплательщиков… Волюнтофаг и дисивер — это плоды твоей болезненной фантазии, а флаер и коттедж под Комаровом — не преступления. Флаер мне нужен, чтобы летать к любовнице, а в коттедже я могу ее принимать. Не беспокоя жену…
— У тебя нет любовницы!
— Откуда ты знаешь? — Крылов ухмыльнулся. — Неужели ты занялся моей личной жизнью?.. Странный интерес для отдела аномалий! Мне кажется, наличие у мужчины любовниц аномалией не является.
— У тебя нет любовницы! — повторил Калинов. — Так что придумай что-нибудь поинтереснее. Мне только непонятно, зачем тебе сталкивать меня с монистами. Какой тебе в этом прок? Ведь тебе же всегда было глубоко наплевать и на монистов, и на полистов!
