Журанков чуть растерянно пожал плечами, а потом на лице его проступило озабоченное понимание.
— Полчаса назад Вовка звонил, что они с Катей… с мамой разминулись, — сказал он. — Насколько мне известно, они договорились встретиться у него, но он опоздал. Может, это кто-то из них? Ищут друг друга?
— Понятно, — упавшим голосом сказала Наташка и поднялась.
— Подождите, Наташенька, — взмолился Журанков. — Может, я ошибся, или… В общем, у нас еще сохраняется шанс продолжить, я полагаю. После некоторой паузы.
— Вы не устали?
— Вы смеетесь, — улыбнулся Журанков ласково и благодарно. — Я удовольствие получаю.
Она таяла от одной его улыбки.
Она нерешительно улыбнулась в ответ.
— Не уходить? — для верности спросила она.
— Не уходите, — попросил он, глядя на нее снизу вверх, а потом тоже поднялся; будто телескопический штатив вырос из своего кресла. Уже привычным, затверженным до автоматизма жестом потянул вниз рукава рубашки — один, потом другой; так он до сих пор старался прятать шрамы на запястьях. Звонок требовательно полоснул воздух в третий раз.
— Может, я тогда отсюда в ваш кабинет перейду? — спросила Наташка. — Если это правда ваша жена…
— Да, очень дельная мысль, — пробормотал Журанков, торопясь к двери.
То действительно оказалась Катя.
Журанков открыл дверь и, нервно окаменев на миг, галантно посторонился, без слов и вроде бы совсем обыденно приглашая ее войти. Она посмотрела на него немного исподлобья и шагнула с лестницы в прихожую.
Они не виделись со страшных дней суда. А вот так, наедине, в тихом уюте дома — и вовсе с незапамятных времен. С тех времен, когда он мог называть ее «Катенька».
То, как он провинился, по старой памяти машинально назвав ее «Катенька» в мае, до сих пор едко саднило у него в душе. Больше таких ошибок делать было нельзя.
— Здравствуй, — первым сказал он и не назвал ее никак.
Клацнула за ее спиной, закрывшись, входная дверь.
— Здравствуй, — просто сказала она. И тоже никак его не назвала. Не раздеваясь и даже не дотронувшись хотя бы до верхней пуговицы своей пышной шубы, она сделала шаг внутрь, озираясь. — А где Вовка?
Он не знал, красива она или нет. Он не знал, стройная ли у нее фигура. Положа руку на сердце, он никогда этого не знал — даже когда любовался ею в детстве, даже когда в молодости начинал ухаживать за нею. Это были понятия совершенно из другой частотной полосы, из иного измерения. Бывают красивые пейзажи, стройные березы и сосны… Разве их по этой причине хочется обнять? Женщину хочется обнять потому, что она — родная.
Он неловко спрятал руки за спину.
— Он у себя, — ответил он. — Я разве не говорил тебе по телефону? Мы не живем вместе, у него комната в общежитии нашего университета… Мы оба почти сразу решили, что так лучше. Он взрослый парень, самостоятельный, а я его могу просто задушить мелкими потугами сделать как лучше.
— Я все это знаю, — терпеливо сказала она. — Но его нет в общежитии.
— Он там, — сказал Журанков.
Разговор с самого начала завелся странный: черное — нет, белое — нет, черное…
— Я только что оттуда.
— Он мне звонил меньше получаса назад. Он опоздал. Катался на лыжах, зашел дальше, чем собирался, не рассчитал время… Опоздал. Сейчас он на месте. Вы просто разминулись.
— Безобразие, — сказала она. — Уж сегодня-то мог бы…
Журанков чуть развел руками и виновато улыбнулся, словно это он сам, Журанков, в чем-то согрешил перед нею.
— Ребенок, — сказал он. — Все-таки он еще почти ребенок.
— Вы ладите?
Она спросила невзначай; но по тому, как она поймала первую же подходящую петельку в летучем кружеве разговора и стремглав вплела в нее свой вопрос, можно было догадаться, что ответ ее волнует не на шутку.
— Да, — проговорил Журанков, а потом опять чуть улыбнулся, предлагая не относиться к его словам слишком всерьез. — Наверное, потому, что не надоедаем друг дружке, — запнулся. — Но космосом он, по-моему, заинтересовался.
— Этого-то я и боялась, — проговорила она.
— Сам, — торопливо добавил он. — Первый начал спрашивать.
Это прозвучало невероятно по-детски. Точно воспитательница застала двух карапузов рвущими друг у друга паровозик, и те пытаются оправдаться. Я не виноват, Марь-Ванна, он первый начал!
Она помолчала. Сделала еще шаг вперед. Он, отступая перед нею, попятился еще на шаг назад. Она остановилась на пороге комнаты. Осмотрелась.
— У тебя уютно. Большая квартира для одного… Две комнаты?
— Три.
— И для сына комната отдельно. С тобой тут считаются, я смотрю.
— Вроде, — виновато сказал он и слегка пожал плечами.
— О тебе вообще тут много говорят. Ты что, на самом деле оказался великий?
Он отрицательно покачал головой.
— Что ты, Катя. Я довольно жалкий. Просто мысли иногда в голову приходят нестандартные.
У нее дрогнули ноздри, точно внезапным порывом сквозняка до нее донесло неприятный, но, к счастью, отдаленный запах. И вдруг спросила:
— А сколько ты теперь получаешь?
Он ответил. Она чуть качнула головой.
— Неплохо…
Он виновато улыбнулся и сказал:
— Мне больше предлагали. Но… Что с ними делать-то?
Ноздри ее дрогнули снова.
— А почему ты без Валентина? — спросил он.
— Он сказал, что на первый раз нам лучше поворковать вдвоем, — рассеянно и не сразу, словно задумавшись о чем-то ином, ответила она.
— А-а, — понимающе протянул Журанков.
Она нахмурилась.
— Он в последнее время сильно изменился, — сказала она. — И я не уверена, что в лучшую сторону. Будто в нем завод кончился или пропал стержень…
— Катя, — твердо сказал Журанков, — мне кажется, это неправильно, что ты его обсуждаешь со мной.
Он был готов к любой ее отповеди. Но она лишь добродушно рассмеялась. Подняла наконец руки и расстегнула верхнюю пуговицу шубы.
— Жарко, — пробормотала она словно бы про себя. — Ну почему? — сказала она уже Журанкову. — Мы, в конце концов, все не чужие друг другу люди…
Журанков ощутимо растерялся и не ответил. Она подождала немного, но, ничего не дождавшись, опять спросила как бы про себя:
— Почему же он мне не позвонил?
Сразу поняв, о чем речь, Журанков ответил:
— Он мне сказал, что звонил тебе, как только вернулся в общагу и понял, что ты его не дождалась. Но у тебя телефон был выключен.
