– Estás loca! – Она повернулась и в несколько шагов была у двери, всем своим видом показывая, что не знает, как побыстрее выскочить на свежий воздух.
– Поле́! – взывала Афина. – Пожалуйста! Ради Роберта!
Святая-покровительница Уотербери в последний раз обернулась на Афину, сжимая в руке сумочку с туфлями для танго и тридцатью тысячами долларов. На лице, знакомом им по порнографической гримасе и циничной надежде, отразилось неподдельное горе, которое скорее всего шло от осознания глубокой личной катастрофы.
– Я не могу! – Она выпорхнула за дверь.
Афина рванулась догонять ее, когда почувствовала руку Фортунато на своей руке.
– Пусть уходит, – сказал он ей. – Она уже меченая. Ее убьют, если это предусмотрено, или даже просто так, на всякий случай.
– Но только она может…
– Афина, что вы можете ей предложить? Пусть уходит.
Афина все еще продолжала рваться к дверям и выкрикивала слова категоричным, требовательным тоном.
– Пусть уходит – или, клянусь, я заставлю вас опознавать ее труп, после того как ей всадят в голову пулю!
В этот момент La Francesa мелькнула в окне кафе, выходившем на улицу. Афина обернулась к Фортунато, у него было виноватое лицо побитой собаки. От возмущения и досады она не могла сказать ни слова, только колотила его кулаком в грудь:
– Как вы могли сделать такое! Как могли!
Фортунато не останавливал ее, не обращая внимания ни на ее удары, ни на испуганные лица посетителей кафе.
– Вы хотите ее смерти?
– Нам нужны ее показания!
– Для кого? Для кого? Для федералов? Не смейтесь надо мной! Для ФБР? ФБР контролируется вашим государственным департаментом, а кто контролирует ваш государственный департамент, как вы думаете? Уж не ваша подруга Кармен Амадо!
Пораженная Афина уставилась на него:
– Откуда вы знаете о Кармен Амадо?
Фортунато было все равно. Он устал лгать:
– Конечно, я знаю, что вы ходили в Институт по расследованию полицейских репрессий! А как же! Думаете, полиция будет держать руки на затылке, пока вы копаетесь в ее карманах?
– Вы все время шпионили за мной?
– А вы шпионили за мной! С этим институтом, с Беренски! Не прикидывайтесь невинной овечкой!
– Все это было только фарсом! Все! Ваша работа заключалась только в том, чтобы подглядывать за мной, чтобы не давать мне узнать правду, потому что это сделала полиция, разве не так? Вот почему вы отправили ее во Францию! Чтобы прикрыть ваших друзей!
– Я отправил ее назад, чтобы спасти ей жизнь! Только для этого!
– В таком случае откуда у вас тридцать тысяч долларов? Откуда?
Фортунато показалось, что у него сейчас лопнет голова.
– Я брал деньги! – с внутренней силой, но негромко прокричал он. – Брал деньги! Брал! Вы понимаете? Вы знаете, что это такое? Вы, всегда такая чистенькая! Вы, которой не приходилось рисковать! Я делал трудные вещи, на которые не решались другие! В столице сорок пять тысяч полицейских, и лишь один из ста делается комиссаром, а я сумел! Думаете, вам это удалось бы?
– Есть трудные вещи, которые не стоят того, чтобы их делать.
– Да. Совершенно по букве закона! Я этого ждал от вас. Но я поймал человека, который убивал детей! Он уже убил трех! Я поймал его! Этого не стоило делать? Другой изнасиловал трех женщин! Еще один похитил подростка! Я спас ее жизнь! Так же, как я сейчас спас жизнь француженке, которую вы готовы были выбросить на помойку, чтобы у вас получше выглядел отчет!
– Нечего тащить меня в свою клоаку! Это не имеет никакого отношения к моему отчету! Думаете, вам удастся оправдать взяточничество, вымогательства и убийства, которые полиция совершала во время диктатуры? Вы…
– Я никого не убивал! – Страстность отрицания настолько увлекла Фортунато, что в этот момент он верил в то, что только что сказал. Это Васкес убил кого-то. Это Доминго убил. – Как вы можете обвинять меня в этом?
– Если вы прикрываете убийц, вы соучастник убийства! – Она схватила свой кошелек и пошла к дверям, потом быстро повернулась к нему. – Как же вы объясняли все это своей жене, Мигель? Что вы говорили ей, когда приходили домой с вашими взятками?
– Что вы знаете о моей жене! Она не притрагивалась к деньгам! – Афина подошла к выходу, и Фортунато вдруг почувствовал, что не хочет, чтобы она оставляла его. – Вы сами видели, как мы жили! Даже когда у нее нашли рак, она не согласилась на поездку в Соединенные Штаты! Вот какой женщиной она была! – Афина остановилась, изумленная его исповедью. Он начал запинаться: – Потому что она думала, что лучше умереть, чем принять… – У него не хватило слов, он растерялся, открыто признавшись в том, в чем никогда не позволял себе признаваться, – что Марсела знала, какой он и что он делает, что своей смертью она пыталась искупить и наказать его преступление и что единственным для нее путем примирить любовь к нему с осуждением было смежить веки, как у прекрасной фигуры с повязкой на глазах, которая стоит над входом в «Семнадцать каменных ангелов».
Афина задержалась у выхода, остановленная выражением усталого удивления на его лице. Он говорил негромко, будто изумляясь своим собственным словам:
– Я провел всю свою жизнь, складывая деньги в гардероб и пряча их от жены, притворяясь, что я хороший. И она все время знала об этом. Невероятно, а? – Он забыл про всякую осторожность, поддавшись неизъяснимому влечению заполнить пустоту молчания, пока Афина смотрела на него широко открытыми глазами. – Я никогда не думал о деньгах.
– Почему, Мигель? Почему?
Он покачал головой. Самому себе он всегда отвечал на этот вопрос тем, что по аргентинскому закону, совершая небольшое зло, он получал возможность творить что-то доброе. Теперь это оправдание отпало, обнажив нечто более простое.
– Чтобы видеть, способный ли я. И чтобы мои коллеги хорошо думали обо мне.
Теперь наконец он все ей объяснил. Это пустота Джозефа Карвера, и того самого Пабло Мойи, и тех кабальеро в костюмах, которые создали законы, доведшие Аргентину до краха. Они – порождение их дебильных мечтаний о величии, по сути своей мало чем отличавшихся от мечтаний этого стоявшего перед ней потрепанного жизнью человека, с той только разницей, что их богатство купило им хор единомышленников, готовый узаконить их подвиги, в то время как Мигель Фортунато сумел всего лишь задержать убийцу детей, предотвратить похищение человека и получить пожелтевшую грамоту от мэра.
Фортунато грузно опустился в свое кресло и посмотрел в окно. Она села напротив. Несмотря на все, что она теперь знала, она не могла заставить себя бросить его одного.
– И что теперь? – через несколько минут задала она вопрос.
Он ответил, медленно выговаривая слова:
