Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
На краю поселка лежали янтарные ошкуренные бревна. Стучали топоры, пели пилы. Голые по пояс работники копали ямы, вгоняли в них сваи.
– Строят церковь. – У Джонсона была интонация дрессировщика, гордящегося результатами своей дрессировки, победившей кровожадные инстинкты. – Революция не против религии. Пусть на здоровье строят свои церкви, но не стреляют из окон своих церквей в революцию…
Белосельцев кивал, но ему казалось, ямы, в которые опускаются сваи, хлюпают красной жижей и сосновые торцы с хрустом дробят чьи-то кости.
Они спустились к дороге на травяную поляну. Здесь было людно, толпился народ. Дровосеки с топорами, вернувшиеся с корчевья. Милисианос с винтовками. Женщины с малыми детьми на руках. Ветхие старики и старухи. Белосельцеву показалось, что он узнает и тех, кого только что привезли грузовики из общины Перокко. Все скопились и на что-то смотрели.
К деревянному, поддерживающему провода столбу был привязан низкорослый, красного цвета бык. Не привязан, а притянут двумя тугими, накинутыми на шею арканами, захлестнутыми вокруг столба. За концы веревок, натягивая их что есть силы, держались два индейца, упирались в землю, а бык, прижатый к столбу головой, задыхался, сипло дышал, вываливал розовый вспухший язык, с которого стекала стеклянно-красная тягучая слюна.
– Что это? – спросил Белосельцев, пугаясь вида быка, его вздутых дышащих боков, ходящего от боли загривка, расставленных копыт.
– Это бык для общины, – ответил всезнающий Джонсон. – Каждый день для поселка забивают быка. Люди приходят и смотрят.
Голова быка была притянута к столбу, пропитанному креозотом. Над быком тянулись электрические провода, белели фарфоровые изоляторы. Жилка громоотвода пробегала по столбу у пульсирующей бычьей шеи. Казалось, электричество подается в поселок через тело быка и в набухшем зверином горле бьется синусоида тока.
Из толпы вышел худой длинноногий индеец в оборванной одежде. Приблизился к быку. Топтался вокруг и оглядывал. Те, что держали арканы, ослабили веревки. Длинноногий оборванец ловко, цепко вскочил верхом на быка, ухватил за уши, и рогатый зверь, поскользнувшись, едва не рухнув под тяжестью, выгибая надломленный хребет, метнулся и с хриплым ревом побежал по поляне. Взбрыкивал, держал хвост палкой, а наездник драл его за уши, бил по бокам пятками, и двое, не отпуская арканов, бежали следом.
Бык подбросил задние ноги, и оборванец скатился через бычью голову на траву. Зверь был готов ударить мучителя короткими рогами, но арканы натянулись, веревки душили его, и он, взбрыкивая, поскальзываясь, метнулся, а его заваливало, распинало на натянутых стропах. Тот, кто упал, подскочил, засунул быку в ноздри пальцы, сжал их там, в недрах дышащей сосудистой ткани, наполняя голову быка слепящей парализующей болью. Бык обмяк, уронил на траву голову, выкатил белые, в красных прожилках глаза. Белосельцев почувствовал эту страшную боль, передавшуюся ему через мокрую траву, сумеречный моросящий воздух. Искал опоры, был готов лечь, затихая, вываливая из орбит глаза.
Люди вокруг смеялись: женщины с детьми на руках, лесорубы, механик, что недавно возился с трактором, плотники, рубившие церковь. Мальчишки кидали в быка комки грязи, щепки. Радовались мучениям быка, играли в него.
Видно, боль из головы быка достигла сердца, и оно вскипело последним ужасом, налилось дурной жаркой кровью. Бык вскочил, рванулся, ринулся на людей, тараня их нацеленной на удар головой. Толпа с визгом и гомоном побежала. Но два аркана натянулись, рванули, опрокинули быка навзничь. С костяным стуком он упал на хребет, дергал, сучил ногами. Длинноногий оборванец ловко, боком, уклоняясь от копыт, подскочил и блестящим маленьким лезвием провел быку по горлу. И словно открылся ключ. Затолкался, запузырился толстый алый бурун. Толпа сбегалась, теснилась, стараясь не пропустить смерть быка. Оттеснила Белосельцева, и он видел, как женщина подымает над головой ребенка, чтобы тому было видно.
– Пришли машины, – сказал Джонсон. – Скоро станет темнеть. Надо доехать засветло.
Три их «Тойоты», разноцветные, как кубик Рубика, стояли в ряд на дороге. Белосельцев в изнеможении садился, слышал гул и ликование толпы.
Глава пятнадцатая
Он метался в «треугольнике красных дорог». Красные тельца умирали в нем, как крохотные красные быки. Капельки красной ртути выступали у него на лбу. Он боролся с болезнью и думал: «Неужели она права? И пророчество ее состоится?»
Подъезжая к Леймусу, они едва не угодили под пулеметный огонь сандинистского опорного пункта. Гневный чернокудрый офицер, грозя кулаком, подымался из-под мешков с песком, а рядом пулеметчик вцепился в рукояти, вел стволом, был готов стрелять по «Тойотам».
– Почему не информировали о приближении? – Офицер не сразу и неохотно разжал кулак, отвечая на рукопожатие Джонсона. – Мои люди хотели стрелять. Мы думали, диверсионная группа. Вы должны были сообщить о прибытии!
Из окопов, из-за брустверов подымались солдаты – бегающие глаза, потные лица, стискивающие оружие руки. Эта концентрация тревоги, недоверия, готовности биться пахнула на Белосельцева. Дала знать – враг близко, опасен, его ждут поминутно.
– Вот Рио-Коко, – показывал офицер на деревья, напоминавшие высокие прибрежные ветлы. – Сегодня утром было тихо, а накануне стреляли. На том берегу проходят маневры гринго. Отрабатывают прорыв через реку. Вчера на берег выезжали понтоноукладчики, имитировали наведение переправы. Позавчера появлялись гондурасцы и американская морская пехота. До одного батальона. Проводили учебную атаку и рукопашный бой. Стремятся нас запугать. Нервы у людей на пределе, не спим. Вторжение может начаться в любой момент. Поэтому и говорю: вы подвергались риску. Следовало дать радиограмму о прибытии.
Они вошли в полуразрушенное строение с исстрелянной штукатуркой, где потрескивала рация, лежало оружие, стояли самодельные койки. В окне без стекол виднелись ржавый остов автобуса, уже оплетенный лианами, и обугленные сваи сожженных домов, отданные на откуп лесу, траве, пятнистым лишайникам.
– Два года назад здесь были бои, – пояснял офицер, усаживая их на кровать, угощая водой из жбана. – Операция «Красная Пасха». Они захватили Леймус и удерживали двенадцать часов. В этой казарме погибло восемь моих людей. Я был ранен. Теперь они пойдут все вместе: «контрас», гондурасцы и морская пехота. Первыми их встретим мы, на этой позиции. Наша задача – удерживать их тридцать минут, чтобы армейские части заняли рубеж по тревоге.
Белосельцев пил теплую, отдававшую глиной воду, стараясь погасить жар, подавить болезнь, усилием воли вмешаться в невидимое, проходившее в глубине организма сражение. «Красная Пасха», «красные кровяные тельца», «красный треугольник дорог»… Смотрел на сальные, давно не мытые кудри офицера, на его припухшее, в комариных укусах лицо и думал: по этим кудрям, по этому потному лбу придется первый удар войны. Он может случиться сейчас. Из-за реки, из-за старых деревьев прилетит, разрастаясь, свистящий звук, рванет заставу и погасит свет в окне, и мучительный жар в голове, и желание прилечь и свернуться на деревянной самодельной кровати.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
