землю. Кто-то огляделся по сторонам, прошёл вперёд и назад вдоль моего сугроба-куста и, поравнявшись со мной, заговорил знакомым голосом.
— Самое страшное — позади. Враг обезврежен. Давай вылезай, я тут околеть успел.
— Илларион! Спаситель! — Я бросился на радостях обнимать Лёвушкина, напрочь забыв, как утром именно его считал главным подозреваемым.
— Полно заливаться соловьём. Спаситель, тоже мне скажешь.
— Конечно! Если бы не ты… Он бы меня того… — Я разгорячился, разволновался, и дабы остудиться, схватил горсть снега и размазал по лицу.
— Кишка тонка у этого прохвоста. Ничего бы он тебе не сделал. Я не стал никому говорить, что веду твоего зама с самого начала.
— А почему ты Олега заподозрил? А как ты здесь оказался?
— Ты как ребёнок задаёшь много вопросов, прямо ходячая почемучка. — Грубый смех Ларри эхом разошёлся по округе.
— Ларри, а ты его не убил?
— Нет, твой Вишний живее всех живых. И я просил тебя не называть меня Ларри!
— Да-да-да! Ты вовремя подоспел, майор.
— Скажи спасибо бдительной медсестре Светлане, ты её, кстати, до смерти напугал. Милена Антоновна с трудом успокоила бедную девушку.
— И подполковник Толбухина приехала?
— Ага, столько дружинников ринулось тебя одного спасать, Корф!
— Если ты следил за Олегом. А Милена и Настя подозревали тебя. То что с Казимиром Ивановичем?
— Капитан Серпухов здравствует себе и работает, что ему сделается? — Илларион иронично улыбался.
— Хватит лыбиться, Лёвушкин. Вы мне сами говорили, что подозреваете Казимира.
— Да никто на него не думал, твой мститель везде каким-то образом умудряется установить прослушку, понатыкать камеры, вот мы его бдительность и усыпляли.
— Даааа… — Я тяжело опустился на стоящую поблизости холодно-мокрую скамейку. — Неужели Вишня и был моим мстителем?
— Вряд ли. За ним кто-то стоит. Твой зам очень мутную историю рассказал про своего отца, который вроде как преступник и даже зарезал его мать, а теперь откинулся из тюрьмы и со своей новой бабой оккупировал квартиру Олега… Ой не верю я ни единому слову. Я с ним потом встречался в кафе, беседовал, он врёт и не краснеет. А что Вишний насочинял про Анастасию?
— Эммм… Дело осталось за малым? Выйти через Вишню на мстителя? Пакуем? А где твои сослуживицы?
— Меньше знаешь — крепче спишь. Садись в машину. — И Илларион почему-то указал рукой в сторону машины скорой помощи, где лежал связанный водитель Герасим.
— Мы поедем на этом?
— Тебе не нравится транспорт? По-моему, оригинальный. А ты думал отсюда свалить на моей машине, чтобы твой мститель нас вычислил в два счета?
— Аааа, ну да.
Ларри одной рукой с лёгкостью закинул Вишню в машину рядом с Герасимом, и мы с ним покинули наконец-то больницу. Я тупо смотрел в окно: в зимних сумерках мелькали спешащие по своим делам люди, сигналящие друг другу во след машины многоголосой вереницей растянулись в пробке, старинные, монументальные здания выстроились гордо по сторонам улиц вперемешку с новым, вычурными Торговыми центрами и громадными небоскрёбами, больше похожими на игрушечные домики из лего. Москва пестрела украшенными ёлками и искрила огнями гирлянд, все предвкушали наступление Нового года, кроме меня. Я с содроганием вспомнил, что Лёвушкин что-то говорил про обнаруженное рыбаками тело Вероники. Сама мысль об этом казалась мне омерзительной, а нарыв на моей душе начинал болеть сильнее, чем рана от ножа мстителя.
— Про тело Вероники… это правда? Мне надо её опознать?
— Мы с Миленой подумали-подумали и решили тебя не травмировать, тело обезображено, поэтому обойдёмся генетической дактилоскопией.
— Ясно.
— Что тебе ясно? Другой бы на твоём месте впечатлился от услышанного словосочетания и спросил, что это за процедура?
— Каждый находится на своём месте. Вы выполняете свою работу, вот и выполняйте, меня пожалуйста избавьте от подробностей.
— Эко ты, дружок, захандрил. Наоборот, глядишь, мы подтвердим, что тело утопленницы принадлежит твоей Веронике, и тебе поспокойнее станет.
— Поспокойнее? Лёвушкин, ты совсем оскотинился со своей работой в органах.
— Могу тебе сопельки подтереть, а то расхныкался как девчонка. Все мы будем на том свете, чего ты драматизируешь? Сам жене направо и налево изменял, шпынял девчонку своим брачным договором, а как не стало её, так пытаешься других разжалобить. Ты Нику пожалей, как она мучилась, спасая тебя, а не себя любимого.
— Ты какого…меня лечишь? — Я оторвался от окна и вцепился взглядом в майора.
— Слава Богу, вернулся. А я гляжу, ты куда-то ушёл в себя, растормошить тебя хотел.
— Зря, мне в себе было очень хорошо, а здесь я себя ощущаю паршиво, мерзко. Я убил свою жену и сына.
— Эй, ты грех-то на душу не бери, в убийцы он записался. Погоди, какой сын? — Илларион не скрывал удивления и сбавил скорость, будто это могло помочь мне начать быстрее соображать и внятнее говорить.
— Вероника была беременна и потеряла ребёнка.
— Потеряла ребёнка? Ты же говорил, что у неё нормально протекала беременность?
— Я говорил? Когда?
— Оооо, старик, да тебя походу перекачали таблетками и капельницами, совсем память отшибло.
— Блин, я реально не помню.
— Тебе Олег сказал о беременности Вероники, когда ты ко мне ехал с подозрениями о Марго.
Я на минуту завис, расстроился пуще прежнего, потому что Илларион помнил, что надо, а у меня…случился большой пробел в памяти.
— А чего случилось-то? Не прижился плод?
— Моя любовница на неё набросилась, ударила, и это навредило малышу.
— Во дела. Не вини себя, со всеми бывает.
— Со всеми, может, и бывает, а со мной что-то постоянно случается. Чувствую себя проклятым.
— Не гневи Бога, не люблю я про проклятия разговоры бесовские, хотя по службе всякого насмотрелся. У тебя, конечно, что ни история, то чисто триллер. Но ты просто какой-то нефартовый.
— Куда мы едем? — Я обнаружил, что городской пейзаж за окном сменился на некую лесополосу.
— Сюрприз.
В реанимоболе за нами с Илларионом послышался шум, что-то грохнулось, затем до нас донёсся отборный мат.
— Твари! Да я вас! Да я не при делах, мамой клянусь! Выпустите меня! — Вишня надрывал глотку. Лёвушкин грозно постучал по стенке и ответил моему заму.
— Угомонись там, доедем до места, выпустим тебя, отдохни пока, нарушитель порядка.
Олег странно притих. Странно, потому что Вишня вне работы в пугающей его обстановке или незнакомой ситуации только раньше был таким послушным, покладистым как котёнок, а после исчезновения Ники мой зам стал строптивым, грубым и себе на уме. Теперь же с ним происходили обратные метаморфозы, раз он легко сдался и послушался Иллариона. Чего уж там говорить про перемены в Олежке, мы все достаточно преобразились, я бы даже сказал пообтесались. Я с сожалением начал понимать смысл фразы: «Не
