с водой.
— Еще кто-то будет? — спросил он тихо у Бека.
— Да.
— Выписки из счетов, про которые вы говорили, — начал Этьен, — их не будет, и никто про них не узнает.
Этьен говорил правду. Деньги Стефан несколько дней назад прогнал через несколько счетов и стран и перевел все на кредитку, которую отдал Этьену. Теперь можно было не опасаясь оплачивать еще одну операцию Ричарда и, вообще, тратить все, что осталось от миллиона.
Все бумаги прошлым вечером Стефан сжег в камине.
Этьен не отреагировал ни на вопросы Бека, ни на его угрозы. Другого выхода не было — Этьену самому нужны были эти деньги, а если история про них всплывет, придется возвращать.
— Все нормально, можно подписывать. — Встрял в их перепалку Генри.
Пришел еще один седой и статный альфа в прокурорской форме, пришел молоденький омега — секретарь, который сел в стороне. Генри показал Этьену, где можно расписываться и объяснил, что ему нужно делать, и что за это будет.
Потом его попросили выйти из кабинета, и Генри заявил, что будет ждать у двери. Этьену принесли еще один стакан воды, предупредили, что все это будет долго. Расстроенный недавней ссорой Бек начал задавать вопросы. Начал он издалека — с того, что было почти десять лет назад.
* * *
Генри не отвез его в больницу, а повез домой. Вымотанный Этьен спал. Помнил только, как Бартон заставил его вылезти из машины, подняться по лестницам, а дальше он сам дошел до диванчика и упал на него. На улице уже стемнело, у подъезда дежурил очередной качок, который проводил и до двери и сунул любопытный нос в квартиру. Так как Генри держал на руках Этьена, сразу выставить качка наружу не получилось.
Этьен пообещал себе, что к Ричарду поедет с утра и поговорит со всеми врачами, возможно, припугнет кого-нибудь. На этом даже успокоился и заснул.
Разбудил его, конечно же, Бартон. Просто шатался рядом. Свет давало только чуть приоткрытое окно. Генри тихо ходил по комнате, держал на руках Мишеля. Забрал все-таки обратно.
— Что ты его тискаешь? — раздраженно спросил Этьен.
— Он на руках только засыпает.
— Цаца. — Этьен приподнялся, расстегнул мятую рубашку и принялся ее снимать. — Уже поздно?
— Полночь.
Генри осторожно подошел и осторожно присел на краешек кровати. Мишель спал. Здоровенький, румяненький. Этьен зевнул.
— Возьмешь его?
— Он проснется, не тупи. — Этьен протянул руку, снял со спинки деревянного стула старую просторную майку и нацепил ее. Рубашка улетела куда-то в угол. Генри утром подберет.
— Он крепко спит.
— Вот положи его на место и не носись с ним.
Генри отнес Мишеля в кроватку, вернулся уже один и начал приставать к Этьену. Сначала попросту нежно и тягуче поцеловал, проведя языком по зубам и напускав слюни. Потом пустил в ход руки. Этьен в первый момент ничего не понял, да и уже давно он не с кем не занимался таким делом. Уже два месяца, как он избавился от пуза, девять месяцев, как ни с кем не спал.
И не хотелось.
Оттолкнул Бартона, так что тот чуть не свалился с кровати.
— Не надо! — Этьен резко отвернулся и закутался в одеяло, уткнулся носом в подушку.
Бартон не стал возражать, тем более в то же время зазвонил его телефон, Мишель начал издавать какие-то звуки под веселенькую мелодию. Генри запнулся обо что-то, хлопнул дверкой шкафа и только потом ответил на звонок.
— Заведи себе кого-нибудь и трахай его. — Проговорил Этьен и сжал губы.
Генри ушел разговаривать на кухню, хотя и оттуда все было слышно. Мишель заплакал так, что Этьену захотелось кинуть в него подушкой. Вместо этого он сам засунул голову под подушку и попытался ничего не слышать.
Но не заснул.
Генри на кухне висел слишком долго. Мишель не хотел затыкаться. Этьен терпел, долго терпел, но не выдержал. Откинул от себя одеяло и подошел к кроватке, в которой надрывался ребенок.
— Ты заебал. — Сказал ему Этьен и взял Мишеля на руки. — Заткнись.
Этьен прижал ребенка как можно сильнее к себе, чтобы тот почуял его запах, и, может быть, замолчал. Может, ему нужен был лишь запах папы, чтобы почувствовать себя в норме.
Этьен злился на Генри, что тот страдает херней на кухне в то время, когда ему приходится успокаивать орущего ребенка.
Мишель пищал, но тише. Генри сидел в темноте на кухне и курил сигареты Этьена. Окно было открыто на полную, впуская ночной холод внутрь.
— Мелкий, вообще-то, замерзнет. — Заметил Этьен.
Генри медленно встал, медленно подошел к окну и закрыл его. Но остался стоять на месте и смотреть на загазованное небо с одной только неяркой звездочкой.
— Чего ты как варенный? — спросил Этьен, покачивая притихшего ребенка. — Возьми Мишеля у меня, он тяжелый. И надо дать ему что-то из моих шмоток, походу он из-за запаха затыкается.
Этьен подошел ближе к Генри.
— Ты чего завис? — уже раздраженно заговорил он и пнул Генри по ноге.
Генри сжимал край подоконника так, что костяшки побелели.
— Что случилось? — Этьен придвинулся поближе.
Генри зашевелился, посмотрел на Этьена покрасневшими глазами.
— Давай я его возьму. — Дрогнувшим голосом сказал он, протянул руки и отобрал у Этьена ребенка. — Из больницы звонили, Ричард умер.
Глава 31
Один палец был уже заклеен, второй порезал только что. Ножом. Из-за дрожащих рук. Голубенькая таблетка заляпалась кровью, но Этьен все-таки сумел разрезать ее пополам. Нож клацнул по столу, один отколовшийся кусочек улетел в темноту кухоньки. В тишине тихо шлепнулся на пол за спиной у Этьена. Оставшуюся половинку он тут же лихорадочно проглотил. Шлепнул нож на стол и запрокинул голову, пережевывая во рту вкус крови.
Вторую половинку надо было найти. Таблетки дорогие, а Генри забрал деньги и не отдавал. Этьен уже в ногах у него валялся, но Бартону было глубоко наплевать.
Этьен включил свет. Одна лампочка еще утром перегорела, вторая тоже была близка к этому. Генри хотел поменять, но у Мишеля зуб начал резаться, он орал, а Генри был слишком нежным, чтобы бросить ребенка и сгонять за лампочкой.
И опять на весь этот шум послышался плачь. Этьен замер, уже сидя на полу. Этого ребенка он уже ненавидел. За то, что он ревет постоянно, что Генри с ним носится как с сокровищем, что Мишель живой, а Ричард умер.
Прошло всего два месяца. Снег завалил все вокруг. Но на кладбище его было мало. Этьен хотел сходить еще и к Сэму, но не пошел. За каких-то два гребаных
