— Про интересы графа я ничего не знаю, я никогда не встречался с ним! — прохрипел я, чувствуя, как напряглись и начали болеть мышцы шеи.
— Ловко притворяетесь, Бруно, впрочем, от вас я ничего другого и не ждал. Редким талантом нужно обладать, чтобы семь лет скрываться от инквизиции. Но меня вы не проведете. Вы вероотступник, еретик, вы пытаетесь отомстить Католической церкви, а заодно и нажиться, предавая тех, кто сохранил веру — веру, которую вы отвергли!
— У вас нет никаких оснований так думать, — запротестовал я. Пылающие глаза фанатика нагнали-таки на меня страха. — Какие у вас улики против меня?
— Улики? — Он коротко хохотнул и отступил на шаг, чуть ослабив нажим на мое многострадальное горло. — Какие еще нужны улики, помимо вашей близости с Сидни и денег, которые вам дали для подкупа осведомителей? Ну, объясните мне, с какой стати вас так заинтересовали убийства в Линкольне. По чьему поручению вы столь усердно занялись поисками убийцы?
— Каких еще осведомителей? — В пылу разговора я подался вперед, но резкая боль в плече — Хамфри чуть не вывернул мне руку — меня остановила. — Меня не убедила версия, будто доктора Мерсера случайно загрыз бродячий пес, и я подумал, что другие люди также подвергаются опасности, поскольку убийца на свободе. И оказался прав, — подчеркнул я.
— Трогательная забота о ближних, — прошипел Дженкс, почти не разжимая губ. — Тогда ответьте на другой вопрос: зачем вы пригласили Томаса Аллена в таверну?
Видимо, на моем лице выразились изумление и растерянность — допрашивающий удовлетворенно усмехнулся и склонил голову набок.
— Вы замечали, Бруно, как потеря одного чувства компенсируется другими? У слепого развивается собачий слух, а вот я, лишившись ушей, приобрел множество глаз, от которых не скроешься. — Он сухо рассмеялся; похоже, не раз уже эта шуточка его веселила. Не дождавшись от меня аплодисментов, Дженкс снова подался вперед и вдавил нож мне в горло. — О чем вы расспрашивали Аллена? Что он вам рассказал?
— Ничего интересного, — буркнул я, по возможности пытаясь отстраниться от впившегося в горло острия. — Болтал о своей учебе, о том, что девушки его не любят. Обычная мальчишеская болтовня.
— Довольно лгать, Бруно, — сквозь стиснутые зубы прошипел Дженкс; голос его был холоден и спокоен — голос убийцы. — Вы искали в Оксфорде соглядатая, чтобы погубить всех нас! — Он сделал неуловимое движение рукой, боль пронзила шею; негодяй поднес узкое лезвие к моим глазам, чтобы я мог убедиться: оно окрасилось кровью. — Вон как вы дрожите от вида собственной крови, — усмехнулся он. — А ведь это всего лишь царапина, вам случалось сильнее резаться во время бритья. Маленькая ранка, а так и хлещет. То-то кровищи будет на полу, когда я перережу вам горло.
Я закрыл глаза. Мысли в голове метались, но спасения не было.
— Если Том Аллен хотел вас погубить, почему же он сам не донес?
— Ага, — сказал Дженкс, внимательно присматриваясь ко мне. — Так вы еще далеко не все знаете, Бруно. Не так-то это просто. Сам он этого сделать не мог. Но и того, что он сказал вам, довольно. Я не могу отпустить вас, вы слишком много знаете.
— Если уж вы решили меня убить, — я старался говорить как можно тверже, — так хотя бы объясните сначала, почему вы так жестоко расправились с католиками в Линкольне. Удовлетворите мое любопытство.
Дженкс нахмурился и обернулся к Бернарду, как будто ища его одобрения.
— Вот уж нелепое предсмертное желание, Бруно! Но удовлетворить я его не смогу: не я убил Мерсера, Ковердейла и того мальчишку, и не знаю, кто это сделал. Мне не меньше вашего хотелось бы найти ответ.
— Так зачем же вы мешаете другим искать ответ? Ведь они ходили сюда, к вам на мессу, Ковердейл и Мерсер, они были вашими собратьями. И вам наплевать, что их жестоко убили и что другие в опасности? — Я переводил взгляд с одного палача на другого, чувствуя, как боль заливает горло.
— Их смерть породила слишком много вопросов, — ответил Бернард тем же торжественным тоном, каким читал молитвы. — Члены колледжа проявили бы мудрость и не стали доискиваться до истины, но вы — чужак, вы принялись рыться в том, что вас не касается, а это неминуемо привело бы к нашему разоблачению. Сожалею, но ваше любопытство погубило вас.
В голосе его действительно звучало вполне искреннее сожаление. Комната плыла у меня перед глазами, сердце, казалось, останавливалось, руки и ноги были как чужие. Только теперь я в полной мере осознал, что меня сейчас убьют и ни находчивость, ни красноречие не спасет меня. Это вызвало болезненную спазму в желудке, и мне пришлось напрячься изо всех сил — не хватало еще осрамиться.
— Постойте, — забормотал я, с трудом переводя дух. — Постойте. Ведь убийца — и ваш враг, он убивает ваших собратьев и пытается навлечь на вас подозрение! Он кровью Ковердейла нарисовал колесо Катерины на стене — да это же все равно что пальцем указать на вас! Вам же будет лучше, если я помогу поймать его!
Когда я упомянул о нарисованном на стене символе, заговорщики обменялись быстрыми взглядами. Лицо Бернарда омрачилось, а Дженкс впервые за время разговора показался напуганным.
— Повтори, — прошипел он, снова вонзая лезвие мне в горло. Я прикусил губу, чтобы не закричать в голос. Бернард подошел ближе, слегка покачал головой, и Дженкс чуть-чуть отодвинул нож.
— На стене, ты сказал? Кто видел это?
— Я, ректор Андерхилл и казначей Слайхерст, — шепотом отвечал я. — Ректор сам его смыл еще до прихода коронера.
— Хорошо, — кивнул Бернард, скорее в такт своим мыслям, нежели одобряя мои слова. — В таком случае, Роуленд, покончим с этим поскорее. Пора уходить, пока не рассвело.
— Погодите! — Я едва сдержал крик. — Я же могу помочь вам найти убийцу, только дайте мне вернуться в колледж и продолжить поиски. Ведь мы с вами в этом деле единомышленники!
Дженкс хищно усмехнулся.
— Нет, Бруно, мы враги, — возразил он. — Вы действительно не понимаете? Вы выслеживали убийцу, а он использовал вас против нас, намеренно привел вас к нам. Он постарался, чтобы вы связали эти смерти с католическим заговором, втерлись к нам, а потом предоставили бы сведения Сидни и вашим лондонским покровителям. Потом вы еще и гордились бы этим.
— Сдается мне, вы уже знаете, кто этот человек, — заметил я, надеясь продлить разговор: чем дольше палач общается с жертвой, тем труднее ему привести в исполнение приговор. Кажется, и Дженкс это сообразил, или же разговор ему наскучил. Он коротко кивнул Бернарду, и тот вытащил, наконец, руки из-за спины: в руках у него была тонкая веревка.
— Вы слишком много видели и слышали, Бруно, — равнодушно продолжал Дженкс, не отводя нож от моего горла; Бернард тем временем зашел за спину и принялся основательно стягивать мне руки веревкой. — Но прежде чем отправить вас на свидание с чертом, мне нужно выяснить, что же вам все-таки сообщил Томас Аллен и кому вы успели пересказать его слова. Можете рассказать добровольно, можете не добровольно. Как предпочитаете?
