дьяволу! Прочь к дьяволу!»
Следом за убегающим генералом побежал испуганный обер-кельнер, арендатор отеля, шесть гарсонов и полицейский урядник, который появился на пороге.
По всему отелю слуги, которые сбежались, повторяли: «Палач, палач!» На улице уже начинала собираться толпа, а новость о явлении палача ходила среди простонародья.
Генерал, не имея времени запаковать сумки, был вынужден тыльными лестницами, покрытый плащом, убегать к дрожке, которая его привезла, и та его, счастьем, невидимо уже куда-то унесла.
Но долго потом ещё толпа окружала отель и гости нескоро успокоились. Остывший суп заново начали раздавать. Глаза всех с любопытством были обращены на молодую пару, а пан Павел Зенчевский был вынужден с подробностями рассказать свою историю… которую и я бы мог отлично закончить теперь старым обычаем нянек, что нам сказки рассказывали: «И я там был, мёд, вино пил… по бороде текло, в устах ничего не было». Однако же мы пили, не разливая по бороде, торжественно и охотно за здоровье семейства Зенчевских, за процветание и воскрешение старой Польши, за погибель московского варварства, и наконец к чести свободных швейцаров за процветание гельвецкой земли.
* * *
Читатель давно догадался, что пан подсудок для того только продал Радищев, чтобы выехать из страны с дочкой, о привязанности которой к Павлу знал. Целина дала ему слово и поклялась, что будет его женой или ничьей.
Павел после своего побега из тюрьмы в первые дни, когда его преследовали на всех трактах, должен был скрыться и спрятаться в руинах одного из сожжённых монастырей, переодетый в бедную одежду нищего.
Нужно было дать немного русским выспаться от злости.
Несколько более смелых особ, несколько более достойных людей в городе и в деревне помогали в этом опасном спасении, которым управляла главным образом Целина, обдумав дальнейшую дорогу до границы.
Только через месяц удалось до неузнаваемости изменившегося Павла, переодетого в духовную одежду, снабжённого паспортом и официальным свидетельством, отправить из околиц Пинска в один из монастырей в Литву.
Это путешествие было снова полным приключений и опасностей, поскольку преследовали ещё других заговорщиков, скрывающихся по стране, а достойное духовенство, как сегодня, так и тогда, пробуждало подозрение, и ряса не очень защищала. Но дорога, которой продирался Павел, весьма заботлива была обдумана.
Хотя очень медленно, попал Занчевский наконец в Литву и к прусской границе. Тут он снова сменил одежду, сословие, физиономию, и переменился в прусского подданного, путешествующего для покупки шкур. С грузом их он счастливо переехал границу и, не задерживаясь в краях, в которых легко ещё мог быть схвачен и выдан, обосновался аж в Бельгии.
Описать это путешествие в нескольких словах очень легко, но скольких она стоила усилий, сколько жизни! Сколько на него нужно было растратить мужества, а вместе искусства, – те только посчитают, что когда-нибудь хоть временно находились в подобном положении. Не единожды Павел был обязан своим спасением смелости, с какой соприкасался с урядниками, владению лицом, которое не выдавало чувств, или счастливому случаю, который, казалось, его охраняет в минуты самой грозной опасности. Только проехав русскую рогатку, он почувствовал, что выбрался из тюрьмы, потому что это государство есть только одной большой тюрьмой, полной узников и стражи.
В Бельгии вернулся он к прошлым занятиям. Пребывание на родине сильней его убедило в бесполезности этого вида заговоров, вредоносности эмиссаров. Таким образом, он занялся скромной работой для хлеба и почувствовал себя снова часовщиком.
Не имел даже утешения послать благодарность и вести о себе панне Целине, потому что письмо бы их выдало. Только нескоро проезжающий иностранец привёз слово от него мужественной женщине. Подсудковна нашла способ дать знать ему о своём выезде из страны, и встретились в Брюсселе. Старый Ягловский был приготовлен ко всему, капитал, тайно сохранённый, выслал за границу, и, несмотря на тоску по родине, вместе с дочкой остался там навсегда. Возвращение его неминуемо снова выставило бы на суровое преследование.
Так счастливей других окончился этот трагический эпизод внутренней истории нашей несчастной страны, история которой кровавых и слёзных сцен насчитывает тысячи!
конец
Люцерна 18 сентября 1868.
