прямо здесь справлять нужду.
Босая прошлась по комнате, осторожно разминая шею. Все тело болело от того, что я постоянно лежу и практически не двигаюсь. Для меня это оказалось сложно.
Все свое время я старалась проводить активно. То на работу, то в магазины за продуктами, за ребенком в сад и обратно. Мы часто гуляли с ним в сквере у дома. Да даже с появлением Захара в нашей жизни я всегда была активной. А теперь…
Теперь я понятия не имела как там мои родные. Все ли с ними хорошо, и знает ли Захар что меня похитили.
Как же я за ними скучаю.
Руками прикрыла лицо, ощущая, что из глаз снова покатились слезы.
Не знаю сколько еще так продержусь, но мне нечего сказать Градову на счет денег. Я понятия не имею откуда он вообще взял такую нелепую информацию.
Деньги, деньги, деньги! Проклятые деньги во всем виноваты!
Ненавижу! Я же и память тогда потеряла из-за этих же денег. Семью тогда потеряла на долгие годы.
Где же мне их взять только бы отстали от меня!
Хотелось закричать, зарычать как раненый зверь, чтобы хоть кто-то меня услышал. Помог, сказал, где эти деньги. Сама я не вспомню, потому что нечего вспоминать… нет у меня денег. Я даже не знаю о какой сумме идет речь.
Повернувшись к стене, уперлась в нее локтями, и лбом уткнулась в ладони.
Что же мне делать. Как выбраться отсюда. То, что Градов не поверит мне, я уже поняла. Хоть убейся я должна знать где деньги. А я не знаю. Их нет. И единственный кто мне может помочь это муж.
Господи, как же все это сложно, и страшно.
Вздрогнула, услышав скрип задвижки, исходящий от двери. Несколько секунд шуршания и чьего-то злого рыка. Дверь открылась, и увидев меня в комнату влетел Гордей.
— Сыночек, — я рухнула на колени и сразу же сгребла его в объятия. Мой родной мальчик, мой любимый.
Этот запах, Господи, запах моего ребенка.
— Мамочка.
— Пусть посидит с тобой. Через час поедем на приговор, — буркнул Гринич и захлопнул дверь с другой стороны.
— Маленький мой, как же ты оказался здесь. Гордеюшка, — мое сердце разрывалось на части. Я понятия не имела что происходит, где Захар и мама. Почему мой сын оказался в заточении, как и я.
— С бабуськой гуляли.
— Где бабушка, милый? Где она?
— Не наю. Меня тот дядя заблал.
— Дядя забрал? А где вы гуляли, милый?
Он пожал плечами, а я громко вздохнула от отчаяния, и снова прижала малыша к своей груди.
Понимала, что от ребенка много не узнать. Был бы он постарше.
Резко отстранилась и осмотрела малыша на возможные ушибы или раны. Но слава Богу, с ним все было хорошо.
— Тебя не обидели, Гордей?
— Нет. Не обидиви.
Следующий час я просто не могла отлипнуть от сына. Постоянно его обнимала, целовала, поглаживала спинку. Не могла отпустить от себя. Не хотела. Было огромное желание — чувствовать его, и вдыхать запах. Я должна знать, что с моим ребенком все хорошо. Пусть лучше меня на куски режут, а его чтобы даже пальцем не тронули. Не позволю.
Через время услышала, как начало урчать у него в животе, и от этого душу пронзала дикая режущая боль. Я каждый раз зажмуривалась, и кусала губу, чтобы не расплакаться. Понимала ничем не могу помочь. Сама готова была упасть в обморок от голода, но сын…
Нет, я не могла сидеть сложа руки.
— Милый, посиди здесь.
Поцеловала его в лоб, и поднявшись прошла к двери.
— Откройте! — закричала я, стуча по железному покрытию. — Откройте немедленно! Откройте!
За дверью послышался шорох, скрип, и она открылась.
— Ты че шумишь, коза?
— Виктор, не будь сволочью, покорми ребенка!
Он резко схватил меня за подбородок, и прижав спиной к стене, угрожающе навис надо мной.
— Закрой рот, шмара, иначе я его тебе сам заткну, и не посмотрю на запрет Градова. Пошла села к своему сосунку и жди приговора.
— Ты же не совсем конченый, покорми малыша. Он голоден.
— Вам все равно не долго осталось, зачем тратить еду? — хмыкнул он, поглаживая мое лицо своей клешней.
— Будь ты проклят, ублюдок! — прошипела я, за что получила очередную звонкую пощечину.
Гринич оторвал меня от стены и швырнул на пол, следом за собой закрывая двери.
— Мамочка, — прошептал малыш, подбегая ко мне.
Я сморщилась от боли, хватаясь за плечо и локоть.
— Мамочка.
— Все хорошо, сынок. Все хорошо, милый.
— Люблю маму.
— И я тебя люблю, милый. Очень-очень люблю. Ты дороже всех на свете.
Совсем скоро к нам в комнату пришел Градов с ублюдком Витей и еще одним мужиком.
Дмитрий осмотрел нас с превосходством в глазах, и кивнув, вышел.
Я снова схватила Гордея на руки, но Виктор вырвал его из моих объятий, а сын расплакался.
— Мамочка.
— Я здесь, я рядом, сыночек.
— Пошла вперед!
Нас как под конвоем вывели на улицу. Я то и дело смотрела на Гордея переживая, чтобы ему не навредили. Он всхлипывал, а Гринич постоянно нервно тряс ребенка. В эти моменты я готова была разорвать тварь на мелкие кусочки. Он гадкое чмо, посмевшее трогать моего сына.
Ненавижу, презираю это ничтожество.
— Если ты еще раз его потрясешь так, я клянусь, подействует не только мое проклятие. Но я с того света приду и уничтожу тебя.
— Заткнись уже…
— У меня бабка была ведьмой, я кое-что умею. Могу даже твое будущее предсказать. Хочешь?
— Повесели, — хмыкнул он, останавливаясь у машины. Я огляделась, но слова сказать не успела, когда услышала его голос: — даже не думай о побеге. Сразу пристрелю, обоих.
— Мой приговор тебе — ты сгниешь в овраге.
— Хорошо. Теперь шевели булками, запрыгивай в машину.
Я таки отобрала у него сына и вместе с ним забралась на заднее сидение черного внедорожника.
Не знаю, куда мы ехали. Боялась я только за Гордея. Он был важен для меня как никто другой. В эту минуту, в эти длинные полчаса пока мы ехали в неизвестном направлении у меня перед глазами пролетело все детство малыша. Я продолжала носом утыкаться в его макушку, и прикрыв глаза тихо рыдала. Мое сокровище, мое маленькое тельце, мое самое большое счастье.
Если есть Бог, я прошу его уберечь моего ребенка. На себя плевать, пусть только малыш живет. Пусть ему ничто, и никто не навредит. Он же только жить начал, он ни в чем не виноват.
Оставшийся путь я молила Бога за сына.
А когда
