ней. И только её.
ГЛАВА 25
Калеб очнулся и уставился на сырой, покрытый заплатами потолок.
Ему потребовалось ещё мгновение, чтобы понять, почему он не может пошевелиться.
Его внимание привлекли наручники на одном запястье и колючая проволока, обмотанная вокруг другого. Его вытянутые руки были привязаны к ржавой металлической спинке кровати. Он не сомневался, что то же самое впивалось в его лодыжки, делая любое движение таким же болезненным, как и боль в затылке.
Он бросил свирепый взгляд на Лейлу, сидевшую справа от него.
Подтянув колени к груди и обхватив их руками, она пристально смотрела на него сверху вниз угрюмыми карими глазами.
Гнев и разочарование прокатились по нему ледяной дрожью.
Лейла скрестила ноги, а руки расслабленно положила на колени. Ветерок, проникавший через приоткрытое окно слева от неё, слегка развевал её волосы.
— С возвращением, — сказала она.
Сначала он не смог ей ответить, его челюсти были слишком сжаты, чтобы он мог заговорить. Не сводя с неё сердитого взгляда, он сжал кулаки так, что они превратились в шары.
— Думаю, теперь ты знаешь, каково это, — она огляделась. — Ты ведь бывал здесь раньше, верно? — спросила она, снова посмотрев на него. — Ты должен был знать, что душ здесь есть и что он работает. Сколько же у тебя здесь было связей, Калеб?
Он всё ещё не мог заставить себя заговорить, отказываясь признать реальность происходящего.
— Здесь припрятано кое-что сомнительное, — добавила она. — Как видишь, мне удалось найти наручники. Колючая проволока уже была частью кровати. Кое-кому явно не нравится убирать за собой, — она вытащила кухонный нож из-за спины и покрутила его в руке. — Я даже нашла кое-какие средства самозащиты.
Он посмотрел на лезвие, затем снова поднял на неё глаза.
Она этого не сделает. Каждая частичка его души хотела в это верить. Только не Лейла.
— Ты очень тихий, — сказала она, повторяя один из их первых разговоров. — Я думала, тебе будет что сказать в своё оправдание.
— Сними с меня эти оковы, твою мать, — сказал он, не сводя с неё пристального взгляда.
Она даже не вздрогнула.
— И как именно это мне поможет?
Он глубоко вдохнул через нос, снова сжав челюсти. Если бы он мог освободиться от наручников, то без дальнейших колебаний закончил бы то, что начал в ванной. Возмущение и так приводило в бешенство, а унижение — ещё больше.
И страх. Это долго подавляемое чувство страха, которое теперь ползло вверх по его позвоночнику, вызывало у него тошноту.
— Сейчас ты не похож на большого, злого вампира, Калеб. На самом деле, ты выглядишь довольно беспомощным. И даже немного напуганным.
Он прищурил глаза. Он заставит её заплатить. Она заплатит за это.
— И всё же, — сказала она, опуская взгляд на его грудь, насмешливо скользя взглядом по всей длине его тела, прежде чем снова посмотреть ему в глаза. — Осмелюсь ли я это сказать? В этой уязвимости есть что-то очень сексуальное. Или, может быть, это просто серрин во мне говорит. Серрин, в создании которой ты сыграл важную роль. Поэтично иронично, тебе не кажется?
Он впервые отвёл взгляд, ярость была слишком болезненной.
Образы снова замелькали у него перед глазами. Красавица с волосами цвета воронова крыла, которая привела его в постель, ничем не отличавшуюся от других. Место, которое она намеренно выбрала подальше от того, где кто-нибудь мог услышать его крик.
Последовавшая за этим агония.
Три недели, которые она решила продержать его в живых.
Насмешки. Пытка. Унизительные действия, которые она совершала по отношению к нему и заставляла его участвовать в них. То, что она заставляла его наблюдать и переживать.
Но самое худшее, если это вообще могло быть, было видеть, как рыдают малыши, и быть не в состоянии ничем им помочь. Их боль усиливалась, если он не смотрел, как она того требовала. Удовольствие, которое она получала, мучая их. Беспомощность, которую он чувствовал связанным и закованным в кандалы, зная, что если бы он был свободен, то мог бы одолеть её, остановить это, разорвать в клочья за её жестокость.
— Ты думаешь о ней, не так ли? Та первая серрин. Что она сделала с тобой, Калеб? Что она сделала такого плохого, что ты считаешь всё это приемлемым? То, как ты обращался со мной. Что она сделала, чтобы так сильно исказить твой разум и восприятие? Потому что это в такой же степени касается и её, не так ли? Убить меня — это не просто акт из-за пророчеств, это из-за искупления для тебя, за всё, что она с тобой сделала.
Он изобразил мимолетную улыбку — инстинктивная реакция на нелепость её мыслей о том, что он может открыться ей.
Он даже Сету ничего не сказал. Сету не нужно было знать. Войти в ту комнату было достаточно. Глядя на то, что сделала серрин, что она использовала против его младшего брата и как. Шока и боли в глазах его Сета было достаточно, чтобы подтвердить, что некоторые вещи нужно было оставить невысказанными.
Лейла приставила нож к его груди и скользнула им вниз, к верху его брюк с низкой посадкой, прежде чем снова посмотрела на него.
— Расскажи мне, что произошло. Помоги мне понять.
Он раздраженно затаил дыхание, когда холодный, твердый металл коснулся его кожи.
— Представь себе самое худшее, что только можно вообразить, за исключением того, что ты навсегда изувечишь меня, и ты даже близко не подойдёшь к этому.
Её глаза слегка вспыхнули, но он знал, что лучше не верить проблеску сочувствия, за который их можно было принять по ошибке.
— И всё же даже сейчас, — сказала она, — даже после того, что мы пережили вместе, разделили, ты всё ещё думаешь, что я способна на нечто подобное?
Он развёл руки, чтобы привлечь её внимание к своим наручникам.
— Прямо сейчас я получаю сообщение громко и ясно.
— Я не могу говорить с тобой по-другому, Калеб. Я пыталась.
Она переложила нож в левую руку, а правую протянула поперёк его тела и обхватила за талию.
Она пристально посмотрела ему в глаза, её тело было соблазнительно близко. Тело, к которому он не мог прикоснуться; тело, до которого он не мог дотянуться руками; тело, которое, к своему разочарованию, он не мог прижать к кровати прямо здесь и сейчас. Даже тогда от неё исходил удивительный, освежающе чистый запах на фоне густого, тёмного пространства, и, необъяснимо, несмотря на свою ярость и страх, он почувствовал прилив возбуждения.
— Скажи мне, — попросила она, кладя нож на матрас, чтобы освободить
