холмы в Провансе.
Купить кофеварку… Значит ли это, что Матьё собирается остаться с ним? Марсельская бабушка – он никогда не думал об этой стороне жизни друга.
И что-то еще засело в голове… что-то, чего он никак не мог определить.
Электрический стул… их пациенты… сифилис. Иммунодефицит… электрический стул…
Даже после двух чашек кофе не стало яснее, почему не удается отвязаться от этих мыслей.
* * *
Тед включил радио и замолчал. Они остановились в Фрипорте, купили в торговом центре еду, одежду и кое-какие рыболовные принадлежности. Полтора десятка пакетов с трудом вместились в багажник, кое-что пришлось положить на заднее сиденье. Постельное белье в хижине вроде бы есть. Простыни, одеяла и две байдарки.
По обе стороны дороги – густо зазеленевший в последние недели лес. Ясное голубое небо, солнце припекает даже через лобовое стекло.
Я никогда не забуду этот день, подумала Селия. Даже если придется раскаиваться всю оставшуюся жизнь. Широкая, яркая дорога к свободе.
И сколько ему отпущено? Как быстро возвращается альцгеймер у тех, кто получил только одну дозу Re-cognize, пока никто не знает. Но, по-видимому, рецидив неизбежен.
Ее заветная доза исчезла. Дэвид убедил ее – решение верное. Очень скоро мы получим препарат без побочных эффектов. И твой отец будет первым.
Сказал, чтобы утешить. Сейчас все выглядит печально – лабораторию могут вообще закрыть. И даже если не закроют, препарат все равно запрещено использовать в течение года. Год и один день – так написано в предписании.
В Бостоне начался суд над Эриком Зельцером. Приговор будет вынесен не только ему – им всем.
И как раз сейчас по местному радио передают репортаж из зала суда. Селия прикрутила звук и покосилась на отца – ему ни к чему это слышать. Но Тед сидел с закрытыми глазами.
– Папа? Ты спишь? Как ты?
– Живу пока.
Она улыбнулась этой фирменной формуле.
– Поспи, если хочешь.
– Ты с ума сошла, Тыквочка! Проспать свободу? В истории таких примеров пруд пруди. Р-раз! – и проспал.
– Можем остановиться и выпить кофе.
– Следи за дорогой. – Тед притворно нахмурил брови. – Нечего обо мне беспокоиться.
– Ладно, – покорно согласилась Селия.
Легко говорить – нечего беспокоиться. На предыдущей остановке она заказала черничные оладьи с кленовым сиропом и взбитыми сливками, но отец почти не притронулся к еде. Вид довольный, но не сказать чтобы прыгал от радости. Ей все время мерещилось мрачное здание Портлендского медицинского центра. Никто из интернированных не имеет права его покидать, причем решение принято даже не властями Мэна, а на федеральном уровне. А если она превысит скорость и их остановит полиция? Вдруг он в каком-то регистре? Правда, у пассажиров документы вроде бы не проверяют, но кто их знает… Распознавание лиц и все такое.
Она заставляла себя не думать о будущем.
Дэвид сказал, что их затея не так опасна, как кажется. Даже Беньямин согласился, хотя у него даже нет американского гражданства. Ему-то и в самом деле могут грозить серьезные неприятности, а с другой стороны – да, стариков свезли в Портленд, чтобы держать под присмотром, но это все же не тюрьма. И даже Нгуен не возражал. В конце концов, ее “присмотр” ничем не хуже, даже лучше и профессиональнее, чем в этом медицинском центре. Ясно же, что дочь, к тому же врач, раньше других заметит подозрительные отклонения в поведении отца.
Конечно, Селии было стыдно – стольких людей вынудила врать! Она уже решила для себя: все. Больше никакого вранья. Придется уйти из лаборатории – что ж, значит, так тому и быть.
В который раз вспомнила бабушку. Под конец Селия навещала ее в доме престарелых довольно часто. Пела ей детские песенки, изображая руками то карабкающегося по стене паучка, то спешащую в норку мышку. Когда проглядывало солнце и высыхали дождевые потеки на окнах, бабушка улыбалась и говорила “солнышко” – последнее оставшееся в ее лексиконе слово. А умерла она темным декабрьским утром, когда солнце не появлялось уже несколько недель. Неудивительно – она была человеком солнца. И папа такой же – жить не может без света.
В конце жизни бабушка вновь превратилась в ребенка. В младенца без будущего. Собственно, самое печальное в жизни – неумолимость движения к концу. Человек все быстрее и быстрее скользит по обледеневшему откосу с постоянно увеличивающейся крутизной, но его способность думать, решать и радоваться остается при нем, хотя и заметно ослабевает. А болезнь Альцгеймера затаптывает все: и радость, и горе, и смысл.
Селия до последнего держала ее руку, пока внезапно не появилось солнце – впервые за весь декабрь. Пришла в голову нелепая мысль: если бы бабушка дождалась солнца, она могла бы жить еще долго. И дала себе слово посвятить жизнь борьбе с этой жуткой болезнью. Это ее призвание.
Призвание. Со всеми последствиями, которые влечет за собой это загадочное слово. Упорство, жертвенность, эгоизм.
Если отцу нужно солнце – она станет его солнцем. До последнего вздоха.
А сейчас их путь лежит в Нортвудс, к реке Алагаш, к озерам. У Теда в кои-то веки будет возможность погрести на его любимой байдарке. Селия хоть и в спешке, но тщательно все спланировала. Две недели хижина в их распоряжении. Они будут ловить рыбу и жарить ее на гриле. Плавить пастилу с шоколадом и намазывать на крекеры. А по вечерам сидеть на причальных мостках, болтать ногами и посмеиваться над взволнованными серенадами гагар. Она, кстати, купила теплые носки и флисовые куртки – в начале лета погода в Мэне может быть очень и очень капризной, а еще даже не июнь. Невыносимо длинный год…
– Значит, они остановили прививки? – внезапно спросил Тед. – И теперь ни у кого нет доступа?
Прозвучало сухо, но Селия поняла – папа старался держаться нейтрально. Никого не корить.
Надо было раньше выключить радио. Именно эта фраза прозвучала как раз перед тем, как она нажала кнопку. Отец же прекрасно понимает, что вся эта история с Зельцером имеет к нему самое прямое отношение.
– Re-cognize все равно пока не получил одобрение правительственной комиссии. Проект еще не завершен. Мы в третьей фазе.
– Третья – это последняя?
– Да.
Тед замолчал. И Селия тоже не стала вдаваться в объяснения. Движение становилось все реже и реже. На обочинах полевые цветы. Обычно они не решаются расти вдоль дорог, высовывают нос и тут же прячутся, их отпугивает вонь выхлопных газов.
Дэвид сейчас сидит в поезде на юг. Неизвестно, когда они увидятся.
– Да… третья фаза. Как в жизни, – задумчиво произнес Тед. – Первая фаза – когда все
