результаты.
— Победа не должна быть целью, — отвечает Франсуа.
Жоао взбалтывает лимонад и замечает, что еще есть и те, кто играет нечестно — прикидываются больными, парализованными. Однажды Франсуа слышал, как Жоао, чокаясь с подобными людьми и улыбаясь во весь рот, ругался по-португальски, желая этим bastardos сломать себе руку или раскроить череп. Он проклинал врачей и арбитров, которые не замечают явной симуляции, а если начинал возмущаться, ему намекали, что он ведет себя как ребенок.
— Да, конечно, — иронизирует Жоао, — главное ведь не победа, а участие! Ser uma vitima nao faz de ti um anjo! — То, что ты жертва, еще не делает тебя ангелом!
Франсуа, в принципе, с ним согласен. Но все же отвечает устало:
— Жоао, ты ведь борешься с самим собой. Что тебе еще нужно?
— Справедливость. И слава.
Да, так и есть. Франсуа серьезно относится к его словам. Но пока не появятся настоящие чемпионы, честно заслужившие свои награды, никто не будет воспринимать их всерьез. Франсуа спокойнее относится к таким вещам, но ведь у него много других занятий, которые ему небезразличны. А у Жоао остался лишь спорт.
Франсуа кладет ногу на ногу и снова всматривается в уличную суету. Да, думает он, классификация нужна, необходимо разделять спортсменов-инвалидов по категориям. И такие, как Жоао, крайне ценны для них, они, во всяком случае, не пойдут на сделку с совестью.
«Если мы действительно хотим организовывать соревнования — в полном смысле этого слова, — напишет чуть позже Франсуа в своей статье, — то есть примем квалификацию спортсменов по категории инвалидности, у нас будет только два варианта: либо мы ранжируем людей по степени инвалидности, чтобы создать равные условия, но тогда встанем перед проблемой очень малого количества участников, и, кроме того, выигрывать будут преимущественно симулянты, — кстати, на это обращала внимание Жаклин Ревель, утверждавшая, что каждый человек, каждое тело имеет свои исключительные особенности, то есть спортсменов невозможно сравнивать, а значит, следует вообще отказаться от принципа состязательности. Либо требуется создать свод сравнительных критериев для уравнивания шансов инвалидов различных степеней и категорий». И эту идею поддержит секретариат Содружества. А Жоао начнет бомбардировать Международную организацию труда, которая устанавливает подобные критерии. «Это ваша работа, это ваша задача, это смысл существования вашей организации!» — будет кипятиться он, показывая Франсуа листки, испещренные восклицательными знаками и троекратными подчеркиваниями, а Франсуа будет указывать ему на грамматические ошибки. И справедливость восторжествует, примут правила, согласно которым оцениваться будут не дефекты тела, а возможности конкретного спортсмена.
— А, черти полосатые! — возликует Жоао. — Теперь точно хрен угадаешь, кто придет первым!
И он будет потирать от удовольствия руки, а Франсуа добавит, что теперь спорт инвалидов привлечет внимание журналистов.
В две тысячи шестнадцатом году Жоао, Франсуа и Мугетт будут смотреть репортаж — стометровый заплыв на спине среди мужчин — с Паралимпийских игр в Рио. Жоао сидит в коляске, поглощая чипсы, а Франсуа и Мугетт устроились на диване; громкость телевизора выкручена до предела. Они видятся последний раз в жизни. Но все же их усилия не пропали даром: на плавательных дорожках совершенно разные спортсмены — один лишен ног; другой поражен церебральным параличом; у троих нет рук — у одного левой, у другого правой ниже локтя; еще у одного отсутствует левая рука и левая нога ниже колена. Теперь они могут сравнить возможности соревнующихся.
— Ну что, я же говорил, сукин ты сын! — хмыкает Жоао.
Он был полностью прав, спорт — не благотворительная лавочка.
Но пока на дворе шестьдесят третий. Франсуа замечает, как напротив витрины гримасничают двое детей, словно стараются кого-то напугать. Он смотрит на настенные часы с маятником, недоумевая, куда запропастился Жан Мишо. Дети убегают, и теперь снова виден залитый солнцем тротуар, и Франсуа думает, что увидит Мария в Жоао, в его изменившемся лице. А в нем появились новые черты, появилось новое выражение…
Дверь конторы открывается.
— А подморозило сегодня! — слышится голос Мишо. — Извините, что пришлось меня дожидаться. Вот ваш кофе, мсье Сандр! И соломинка, само собой.
Жан Мишо ставит чашки на стол и в одну из них помещает соломинку.
— Сахару?
— Да, спасибо.
Мишо размешивает сахар.
— Да-с. Вернемся к нашему письму. Итак, его лучший результат — двадцать восемь километров в час.
— Он сбросил лишний вес, запятая, и теперь совсем не пьет, точка.
— Не пьет… — произносит про себя Жан Мишо.
Ага, значит, завязавший алкоголик. Жан Мишо резюмирует: Жоао, по национальности португалец. Скорее всего, отец двоих детей, женатый, однако жена уехала, и они не виделись долгое время. Сейчас она собирается его навестить. Он инвалид-колясочник, спортсмен-любитель, занимается плаванием и слаломом на коляске, весьма в этом успешен, ставит рекорды и сам же бьет их, готовится к Паралимпийским играм в Токио, бывший алкоголик… Интересно, а из-за чего эта Мария его бросила? Выпивка, инвалидность? Или что-то другое?
— Я буду очень рад видеть тебя, запятая, Мария, запятая, и твоих детей, точка. Подпись: Франсуа Сандр.
Жан Мишо перечитывает письмо вслух, промакивает бумагу, складывает, убирает в конверт, запечатывает, надписывает адрес, который указан в другом письме — от Марии. Он рассматривает почерк: длинные, с наклоном линии — в общем, красивый почерк. И тут он ясно представляет себе Марию — она тоже красива, тонкий стан, черные волосы, бледная кожа; у нее измученное выражение на лице, как у Амалии Родригес, за ее руки цепляются двое ребятишек.
Франсуа избирают на должность казначея Содружества, а потом и Федерации. Не то чтобы он так уж любил цифирь, просто, как, впрочем, и везде, такая должность особо никого не привлекает. А поскольку Франсуа чужд всякой показухи, официоза, общественных мероприятий, желания видеть свои фотографии в журналах — ему важна лишь эффективность, практическая польза, — то должность казначея для него в самый раз. Ну да, мурена и казначей…
Но его внутренний голос взывает к большему, он хочет выйти за рамки частных курсов английского языка. У Франсуа довольно много учеников благодаря сарафанному радио Сен-Клу и постоянным клиентам ателье. Развитие европейской экономики требует единого языка общения, а это и есть английский, и владельцы торговых компаний побуждают своих работников к изучению оного. А что Франсуа? Он финансово независим, своим родителям он не стоит ни единого су, мало того, еще ежемесячно выплачивает аренду, так как занимает целую комнату, которую они могли бы сдавать внаем. Ма и Робер смущенно отказываются от денег, но Франсуа настаивает. Он не хочет жить в одной квартире с Мугетт, это совершенно исключено. Он не желает, чтобы она помогала ему, как мадам Дюмон, а впустить саму мадам Дюмон в свое семейное гнездышко свыше его сил. О, все эти ежедневные гигиенические ритуалы, утыканная присосками
