таяло, растворялось в сознании, становилось водой, как и он сам…
Его пихнули, а потом тянули, пока под ногами не обнаружилось дно, и вытолкнули к свету. Стало еще больнее, когда снова вернулась способность дышать. Две стихии — вода и воздух боролись за Дэша. Он выбирался на берег целую вечность, пытаясь снова вспомнить, как дышать, цеплялся за траву и кашлял: воздух уже не разрывал грудь на части, а всего лишь царапал при каждом судорожном вздохе. Дэш отполз подальше и замер, приходя в себя. Перед носом качалась на ветру какая-то блеклая былинка, а Дэша начало трясти от холода. Он поднял голову. В паре шагов сидела Энори и удивленно смотрела на него, чуть склонив голову набок.
Его била дрожь. Окунуться в холодную воду, а потом выбраться на прохладный ветер — верный путь к переохлаждению. Позади раздался плеск, Дэш быстро перевернулся и сел. Тепло обволокло словно коконом, когда Фиби подбежала, нащупала карман на его мокрых брюках и запихнула на место кольцо.
Дэш и сам облегченно выдохнул. Все-таки кольцо работает.
— Не делай так больше, — зашептала она, и шепот легко касался сознания, как и ее горячие пальцы, которые дотрагивались до его щеки, плечей, гладили волосы, будто проверяя, что он не растворился, не растаял, что он здесь, на месте. — Никогда. Говори со мной. Смотри на меня. Веселись, радуйся, наслаждайся. Ты — как я. Ты просто запутался.
Из ее глаз текли слезы. Или это была озерная вода. Или и то, и другое.
— Я не хочу тебя прогонять. А ты на самом деле не хочешь уходить. И убивать меня не хочешь. Ты хочешь другого. Я чувствую, — шептала она, согревая горячими пальцами. — Я ждала тебя. Все это время я ждала тебя. И ты пришел.
Дэш не мог отвести глаз от изящной линии шеи и приоткрытых пухлых губ, вытер слезу с ее щеки и растер жар между пальцами. Фиби прикрыла глаза, замерла на мгновение, будто смаковала момент, а потом вздохнула. Он запустил руку под ее мокрые волосы, притянул поближе и попробовал ее губы на вкус — луговые цветы и терпкая земля, соленые слезы и густой зной. Фиби едва слышно застонала. Он рывком сбросил с нее мокрую футболку и чуть не задохнулся от ее совершенства. Фиби начала стаскивать с него рубашку. Из мокрых штанов она вытащила кольцо и торопливо надела ему на палец, а потом штаны последовали за рубашкой. Дэш не стал говорить о двусмысленности жеста, он вообще не смог ничего сказать, когда к нему требовательно прижалось горячее тело, а жадные губы снова наполнили вкусом трав и зноя. Ее тепло стало его теплом, а огонь в ее глазах — его огнем.
Фиби требовала все больше ласки, щедро даря свою. К изучению тела она относилась с такой же любознательностью, как и ко всему другому: задавала беззвучные вопросы, исследовала, бурно восторгалась и великодушно делилась яркими переживаниями. Ее восторг лился и на Дэша, взрывался в кончиках пальцев и трепетал внутри его тела. Дэш захлебывался в ощущениях до изнеможения, до потери себя. Ему казалось, что вокруг провели незримую линию, отрезав от них холодный осенний день, оставив им лишь друг друга. Сегодня Дэш перешел последнюю границу, но никогда не чувствовал себя более счастливым.
Время потеряло значение, и только голод напомнил о бренной суете. Фиби притащила двух здоровенных окуней, а Дэш развел костер. Они пожарили и съели рыбу прямо под темнеющим небом.
В сумерках Фиби светилась изнутри синим, будто ее покрыли чем-то флуоресцентным. Дэш гладил ее тело — плоский живот, упругие бедра, податливую грудь, — рассматривал кожу и пытался понять природу чудесного явления: наверное, внутри русалок живут звезды и с приходом ночи они загораются.
— Щекотно, — засмеялась она, когда он провел рукой вдоль ее живота. — Не трогай.
— Это приятно, — откликнулся Дэш, спуская пальцы ниже. Провел по внутренней стороне упругого бедра, пытаясь запечатлеть в памяти ощущение каждого миллиметра ее тела.
— Это всегда ужасно щекотно. Я иногда разрешаю себя потрогать. Мужчинам нравится, — заявила Фиби с неуместной гордостью.
Дэша это покоробило.
— Знаешь, не стоит давать себя трогать всем подряд.
— Я разрешаю трогать только грудь, — прыснула Фиби, — и не всем. Только тем, кто мне нравится. А если они лезут между ног, я насылаю на них Шипучку, а потом внушаю, что она их укусила. Они думают, что умирают от яда, — захохотала она. — Так смешно.
Дэш ее восторга не разделил и прижал к себе упругое разгоряченное тело. Он не хотел, чтобы кто-то еще трогал ее грудь, хотел, чтобы эта привилегия принадлежала только ему одному. Фиби с готовностью откликнулась на ласку и нашла его губы. Дэшу никогда не было так жарко на берегу пруда холодной осенней ночью.
— Как же работают твои умения? — размышлял он вслух позже, прижимая к себе Фиби и рассматривая звездное небо. — Ты влияешь на мозг похлеще марихуаны.
— Не знаю, что такое марихана, — шептала она, целуя его куда-то в ухо и сворачиваясь комочком в его объятиях. — Я убираю всякую тину и водоросли, оставляю только чистую воду. Не знаю, как объяснить.
— Когда я утром проснулся, после суток беспамятства, — рассмеялся Дэш, — знаешь, чем больше всего хотел заняться? Это такой идиотизм.
— Чем? — с интересом переспросила она.
— Ремонтом. Ты внушила мне, чтобы я ремонтировал дом?
— Нет, — удивленно засмеялась Фиби. — Ты сам этого захотел. Я убрала тину и водоросли отсюда и отсюда, — она дотронулась до его головы и сердца, — а дальше ты сам.
Дэш уткнулся ей в волосы и усмехнулся от осознания, что его мечта так скучна и примитивна. Потом в голове мелькнула мысль: может быть, сейчас она делится своими эмоциями, поэтому ему так безгранично плевать на все остальное в его жизни, но, покрутив мысль туда-сюда, он решил, что на это ему тоже безгранично плевать. Он лишь хотел, чтобы то, что происходило сейчас, никогда не заканчивалось.
— Мы теперь всегда-всегда будем вместе, — вторила Фиби его мыслям. Или озвучивала свои, передавая эмоции Дэшу. — Я покажу тебе все свои сокровища и утес. Мы сплаваем на другой берег. Одной мне страшно. Но с тобой будет не страшно. Ты не хочешь уходить, ты хочешь быть со мной, — говорила Фиби, и Дэш полностью разделял ее стремления, не понимая, то ли она озвучивает его эмоции, то ли заставляет верить в свои желания.
Фиби рассказывала сказки, перемежая их историями про доброго почтальона и Генри-аптекаря. Рядом с именем Генри частенько звучало что-нибудь про щекотку, и Дэш уже начинал ненавидеть наглого
