нужно ходить туда примерно два раза в месяц, но да, это большой риск для меня и ребенка.
Я колеблюсь, но все же спрашиваю:
— И ты хочешь рискнуть?
Джорни сглатывает, ее щеки краснеют.
— Хочу. Я не думала, что когда-нибудь захочу детей, пока не познакомилась с Атласом. А, когда тест показал положительный результат, я поняла, что сделаю все, чтобы родить этого ребенка.
Мне не нравится, как она говорит, что готова на все. Это укореняет во мне страх. Но я сохраняю невозмутимое выражение лица.
— Ты кому-нибудь рассказывала?
— Никому. Я хотела, чтобы ты узнал первым, чтобы мы могли разделить этот момент вместе. — Провожу руками по ее волосам, встречаясь с ней взглядом. По ее щеке скатывается слеза. — Ты счастлив? Ты выглядишь расстроенным.
Привожу в порядок свои мысли.
— Я люблю тебя.
Без понятия, что еще сказать.
Счастлив ли я? Не знаю. Я хочу ребенка с Джорни, но страх потерять ее перевешивает все мои восторги по поводу жизни внутри нее.
Мои мысли путаются. В центре ее груди есть то, что я когда-то любил, и, возможно, именно благодаря Афине я снова открыл себя. Может быть, так и должно было быть. Афина вернула Джорни ее жизнь, потому что знала, что однажды она понадобится нам в нашей жизни.
Я делаю вдох и выдох, пытаясь наполнить легкие столь необходимым воздухом. Страх перед таким концом вонзается в мою грудь и сдавливает горло. Я знаю, что эта девушка и жизнь внутри нее — мое будущее, но понимание не проходит бесследно.
В конце концов, поскольку Атлас объелся печеньем и хочет открыть подарки, я оттаскиваю его в сторону, чтобы вытереть шоколад с его щек. Он улыбается мне, не отрывая глаз от сладостей. Я думаю о том, чтобы рассказать ему о беременности позже, наедине, но Джорни меня опережает.
— Привет, дружок. — Она подмигивает ему, протягивая стакан молока. — Как ты смотришь на то, чтобы стать старшим братом?
Мое сердце колотится в груди, и я не могу поверить, как сильно оно болит от неизвестности. Из-за него, из-за нее, это слишком. Ее радость, я не смогу вынести такой финал. Взгляд Джорни прикован ко мне в ожидании, что я что-нибудь скажу.
Я молчу, но каменное выражение моего лица смягчается, и я подмигиваю ей, прислонившись к стойке.
Лицо Атласа морщится, на его губах появились усы от молока.
— Что это значит?
Отец подслушивает, и его реакция такая же, как и у меня. Он знает, что это может означать.
Пресли поднимается со своего места за столом, где ела пирог рядом с Бэаром. Они выглядят довольно уютно рядом друг с другом.
— Ты беременна? — восклицает Пресли, обнимая Джорни.
Джорни кивает, сияя от восторга, но мое внимание переключается на ее брата.
Он сидит на диване, держа на руках спящего ребенка, рядом с Мэлори, бросает сердитый взгляд в мою сторону, а затем на Джорни. Я в некотором роде благодарен за то, что он посадил ребенка к себе на колени, потому что мне совсем не хочется вести этот разговор сегодня.
Джорни подходит к нему и садится на край дивана. Они разговаривают, и хотя он не выглядит довольным нами, он улыбается ей. Полагаю, Эйв отодвигает на второй план свои собственные проблемы.
Атлас пристально смотрит на меня.
— У Джорни будет ребенок?
Я киваю, не зная, что ему ответить. Я, конечно, не представлял, что буду говорить об этом сегодня вечером, да и в моей голове это не укладывается.
— Как?
— Это разговор для другого дня.
Я перекидываю его через плечо, Кохо прыгает у наших ног, извиваясь всем телом при звуке смеха Атласа.
В течение следующих нескольких часов жизнь, которой я жил, работая по двадцать часов в день, медленно угасает, и я возвращаюсь к реальности. Испытываю облегчение от того, что наконец-то могу хоть немного времени побыть дома.
Джорни заключила со мной пари, что к концу ночи Пресли и Бэар исчезнут в его комнате. Через двадцать минут после того, как мы ужинаем, они уходят. Я протягиваю ей двадцать баксов.
— Ты выиграла. Я думал, что она продержится дольше.
Джорни смеется и засовывает купюру в лифчик.
— Нет. Она считала дни до вашего возвращения. Видимо, они, вроде как, переспали перед его отъездом.
Я знал об этом. Я провел с Бэаром последние девять недель на лодке. Поверьте мне, когда говорю, что слышал все о его новом увлечении этой цыпочкой.
Уже поздно, когда я укладываю Атласа спать, радуясь тому, что наконец-то делаю это сам. Сын вырубился у меня на руках, с крошками печенья на лице, потому что он украл еще несколько штук.
Застаю Джорни в своей комнате, ее щеки пылают, на ней моя футболка, а ноги голые. О таком зрелище я, конечно, мечтал, но сейчас оно кажется нереальным.
Уложив Джорни на свою кровать, я скольжу вниз по ее телу. Приподняв хлопковую рубашку, целую ее грудь, шрам, затем опускаюсь ниже. К ее животу. Вздыхая, я чувствую улыбку на ее губах, даже не глядя. Целую крошечный бугорок, а затем, для пущей убедительности, кусаю бедро. Не сильно, но достаточно для того, чтобы она вскрикнула и запустила руки в мои волосы. Не могу допустить, чтобы она подумала, что я больше не обладаю ею, потому что это не так.
Джорни смеется, широко улыбаясь.
— Я люблю тебя.
Пододвигаюсь к ней ближе и целую ее.
— Я боюсь, — признаюсь, наблюдая за ее лицом.
Ее улыбка исчезает.
— По твоей реакции я поняла, что ты боишься.
Провожу пальцами по ее щеке.
— Я не хочу тебя потерять.
Ее дыхание легкое и ровное, как будто она была готова к такому ответу.
— Я знаю, но, как всегда говорил мне отец: страх является временным. Сожаление — вечно.
Я шумно выдыхаю и переворачиваюсь на бок. Смотрю на потолок, на лунный свет, проникающий через окна.
— Джорни, тебе пересадили сердце. Для тебя действительно рискованно рожать ребенка, Афина была абсолютно здорова и умерла без всякой причины. Я просто… трудно идти на такой риск с тобой.
Она садится и поворачивается ко мне лицом.
— Ты хочешь сказать, что не хочешь этого?
Я быстро обнимаю ее.
— Нет, я вовсе не это имею в виду.
— Тогда что же ты хочешь сказать, потому что я не понимаю. Выражение твоего лица никогда не соответствует твоим словам.
Я выдыхаю, понимая, что веду себя как слабак, что должен проглотить эту ложь и быть честным с ней.
— Я