Книга Княгиня Ольга. Истоки - Лада Отрадова

— Меня уже допрашивали люди князя, и я рассказал им всё, что знал — а знал я немного, поэтому наша беседа оказалась короче, чем мой рост, — вскинул одну бровь карлик и остановил свой взгляд исподлобья на Ольге.

— Его могли отравить? — не унималась варяжка, в серо-стальных глазах которой зажёгся какой-то дикий огонь, подпитываемый желанием узнать правду и облегчить тяжёлые думы вдовы посадника.

— Мой раб лично продегустировал все яства и напитки, которых касались губы Гостомысла — и остался в живых. Этого должно быть достаточно, чтобы отбросить все обвинения в попытке использовать яд.

В ответ на это дочь Эгиля потянулась к висящей на плече ташке и запустила туда руку; Щука же лишь едва заметно улыбнулся уголками губ — он знал, какого рода аргумент таился в недрах принадлежащей княгине сумки.

— Что касается пищи — да, но не лекарств, — в ладони Ольги блеснула склянка, заполненная мутной жидкостью — и Хрущ тут же изменился в лице: брови его поползли наверх, а зрачки расширились. — Мой отец говорил, что полезно заставать людей врасплох — тогда их лицо становится красноречивее любых лживых слов.

— Княгиня… — попытался парировать он, но варяжка не отступала и не оставляла купцу никаких шансов перебить её. Если и давить, то необходимо дожимать до самого конца — иначе рискуешь остаться не при барышах, а без штанов.

— Богуслава рассказала, что в последнее время Гостомысл страдал от болей в сердце — и именно Вы посоветовали ей толковую знахарку, что приготовила лекарство. До вчерашней ночи посадник его не употреблял, но при первом же глотке отправился к праотцам. Или и это Вы станете отрицать?

— Отчего же? — пожал плечами торговец, потянувшись рукой к весам, но остановленный мягким, но требовательным касанием пальцев молодой княгини. — Всё именно так, но это не значит, что я каким-то образом причастен к покушению, если оно вообще было.

— Если Вы лжёте…

— То лгу хорошо — в конце концов, я купец. Чтобы продать обман втридорога, он должен содержать хотя бы немного правды, так?

— Так, — кивнула ставшая чернее тучи девушка и поставила склянку со снадобьем на прилавок. — Сможете проверить, есть ли в этой жиже яд? И назвать имя и место, где живёт та знахарка? Тогда наш разговор может остаться между стоящими в этой лавке и не дойдёт ни до князя, ни до воеводы. Время — деньги, а терять и то, и другое в бесконечных допросах было бы обидно и убыточно.

— Не убедили, торговаться со мной слишком накладно, — помотал лохматой головой карлик, но всё же наклонился и достал из-под стола, накрытого длинной и покрытой пятнами скатертью, небольшую клетку. В ней, то и дело пища и беспокойно нюхая воздух, сидела смотрящая на окружающих чёрными испуганными глазами жирная крыса. — Но, скажу откровенно, девушка Вы необычная, госпожа. А быть подозреваемым в глазах такой непозволительно, поэтому, так и быть, мы проверим, насколько смертелен этот бальза…

— Хрущ! — откуда-то с улицы раздался пронзительный женский вопль, в котором воедино переплелись рёв раненой медведицы и жалобный плач, что вместе с высокими нотами перешёл в настоящий вой. — Хрущ!!!

Собравшиеся на рынке близ лавки аптекаря горожане расступились и стали удивлённо перешёптываться, отдельные новгородцы и вовсе показывали на незнакомку пальцами. Она, с густыми волосами мышиного цвета и облачённая в полуистлевшую от старости одежду, прижала к себе завёрнутого в лохмотья малютку.

Малыша, грудь которого больше не вздымалась — ребёнок был мёртв.

— Хрущ! Хрущ!!! — пронзительно выкрикнула она срывающимся голосом и выпучила глаза, становясь похожа на выловленную из Волхова густеру (1). — Выходи из своей норы, иначе я сама достану тебя оттуда и… прикончу своими… руками!!

Слова несчастной, казалось, значили даже больше, чем мог подумать случайный прохожий. Едва услышав последнюю фразу, из толпы слетевшихся вокруг любопытствующих зевак вышло несколько мужчин разных возрастов и сословий, и один из них, обладатель густой бороды с сединой, обратился к скорбящей с вопросом.

— Почему ты плачешь, женщина? Что сотворил этот карлик?!

— Мой сын… мой сын! — затрясла телом в пелёнке сокрушающаяся мать и продолжила навзрыд. — Он убил его!

— Быть такого не может… — заворчал тот самый торговец, которого пару дней назад допрашивали Ольга со Щукой. — Хрущ — уважаемый человек, да и лекарствами промышляет уже не первый год!

— Этот уважаемый человек обещал мне, что спасёт моё дорогое чадо! — не унималась женщина и, словно векша, прыгнула вперёд и подняла над головой всего сборища обмякшее тельце. — Я собрала последние накопления, влезла в долги… чтобы вытащить сына из лап смерти! А проданное им втридорога лекарство оказалось водой, перемешанной с маслом!

Будь сейчас кто-то из горожан чуть ближе, не тряси нищенка отошедшим в мир иной, словно тряпичной куклой, то они бы заметили, что местами кожа малыша уже покрылась багровыми пятнами, а от него самого шлейфом исходил почти незаметный, но приторный запах мертвечины — скончался он куда раньше, чем заявляла мать, если она вовсе являлась последней.

— Давеча продал он моей свояченице порошок от бесплодия, да то был мел! — подхватил один из тех горожан, что зашевелились при появлении скорбящей на улице, и кивнул нищенке.

— Сосед мой страдал от падучей болезни (2), Хрущ всучил ему ляпис (3) — да только издох он вскоре! — заголосила дородная старуха, прижавшая к себе лукошко с яблоками. — Родом клянусь!

Роптание среди народа усиливалось, во многом — благодаря действиям внедрившихся в толпу подставных пострадавших и их знакомых, которым ранее щедро заплатили. Дошло до того, что кто-то из них достал ножи или вооружился ножками от сломанных прямо в гуще споров табуретов.

— Пусть ответит за свои злодеяния, шарлатан!

— Хрущ!!! Выходи!

Живой лавиной несколько из самых внушаемых и горячих голов вместе с несчастной нищенкой принялись стучать в дверь, и низкорослый купец, торопливо спрятав в карман склянку со снадобьем, которым могли отравить посадника, нахмурился.

— Что это за люди? — начал испуганно бегать глазами по помещению Щука. — Что происходит?

— Не знаю, но вам с госпожой лучше скорее уйти отсюда. Становится небезопасно.

Стук усилился и из требовательного перерос в остервенелый, и ровно за мгновение до того, как двери и вовсе сорвали с петель, Ольга с конюхом воеводы по указанию аптекаря спрятались в крохотной кладовой, увешанной пучками с высушенными травами.

— Трус, трус и обманщик! — ворвалась внутрь охваченная яростью и болью женщина. Указывая остальным горожанам на него дрожащим пальцем, оборванка перешла на настоящий рык. — Это