списку и по тем записям, что составляла Ася, – было еще несколько случаев выселения путем тонкого манипулирования жильцами и, возможно, с помощью незаконных арестов. Все это делалось не без помощи Сацука, Баранова и Киселя. И не они вовсе, а он – Швецов, руководящий ими, – определил случайно самую слабую и незащищенную прослойку общества – бывших военнопленных и начал против них кампанию по выселению.
Фролов слушал Грениха, потирая то лоб, то подбородок, то выбритую щеку.
– За что же он так на этого венгра взъелся? На капитана этого, отца своего? – пробормотал он.
– Ты лучше меня должен знать, Леша. Ты его дело, наверное, хорошо изучил? – Грених поднял увесистую папку, шлепнув ее обратно на стол. Из-под картонной обложки вылезло несколько протоколов, отпечатанных на машинке. – Не было ли у Миклушина сыновей внебрачных? Или от первого брака? Ведь та супруга, что сейчас в Подмосковье обосновалась, слишком молода для того, чтобы быть матерью нашего Швецова.
– Да, первый брак имелся, был и сын 1883 года рождения! Я пытался разобраться и говорил со следователем, который занимался убийством Миклушина. Он поведал… – Фролов призадумался, почесав макушку. – Да, дела! Интересно получается. Он поведал… Этого в деле нет, потому что история туманная, протоколировать такую не стали. Но следователь специально в Богемию ездил в какое-то горное село в Карпатах… В общем… в одну из отставок капитан Миклош, будучи дома, решил заняться воспитанием малолетнего сына… и случайно его убил. Племянники, как один, думают, что мальчик убежал в лес сам, есть слух, что его выкрали родственники со стороны жены и вывезли то ли в Польшу, то ли в Россию, уверяя, что Миклош – безумец и издевался над ребенком. Он вывозил сына в лес, бросал там одного, лупил, держал на цепи, учил так разным способам выживания, готовил к поступлению в «Людовицеум» – военную академию, хотел вырастить истинного бойца.
Грених набрал воздуха в легкие, чуть коснувшись рубашки у второго ребра, там, где у него вынимали пулю. Почему-то всегда кололо в самые неподходящие моменты.
– А ты не думал, что мальчишка-то мог выжить и вырасти в нашего прокурора? – спросил он, пребывая в удивлении, какого и припомнить не мог.
– Нет, конечно. Кто бы связал эту историю с нашим прокурором, а еще и с атаманом Степновым.
– А как его звали, мальчика?
– Влад Миклош.
– Да уж. Выживать Володя Миклош все-таки научился… и не только, – проронил Грених. – Прямо диву даешься, какие жизнь истории порой выписывает. Надо семью Миклоша… Миклушина из Подмосковья сюда приглашать. Будем устраивать очную ставку, показывать ему нашего Швецова без его шевелюры и бородки.
– Вы его заставите бороду сбрить? – ужаснулся Фролов.
– Ты заставишь. Как Петр – бояр. Ничего, потерпит, сейчас все Политбюро безбородое, – пошутил Грених и тут же сдвинул брови. – Если Ольга говорить не захочет, придется ехать в Рязанскую губернию, поднимать дело с ее усадьбой, искать людей, которые еще помнят события тех дней, очевидцев, которые могли бы знать старого Швецова в лицо, а может, все-таки и атамана. Искать родственников Ольги, старые фотокарточки. А на месте убийства Миклушина находили какие-нибудь отпечатки?
– Константин Федорович, подождите! – не выдержал Фролов. – Подождите! Все это так фантастично. И откуда вы знали… что он – венгр? Акцента ведь нет…
– Фролов, ты опять за свое? Акцента нет, потому что он малолетним в России оказался. Неужели так трудно это представить?
– Мы его арестуем, – старший следователь озабоченно стал ходить по кабинету. – Сегодня же, да он у нас под рукой, никуда не денется. Просто все это… в уме не укладывается. Спешить ни к чему. Вы понимаете, что это очень серьезное обвинение? Мы сейчас должны все как следует понять. Все по полочкам разложить.
Он подошел к столу, стал разглядывать фотокарточку Миклушина, опять закрыл ему лоб и усы.
– Как я все это объясню?.. Наш прокурор! Он ведь экзамен у меня принимал. Как же его?.. Избивать женщин, расстрелять собственного отца! Два года на прокурорском месте. Как же так? Что я скажу? Вы уверены в словах Соколова? Ну не брешет ли?
В голосе следователя затаились трусливые нотки.
– Тянуть нельзя, – начал наступать Грених, пытаясь не дать Фролову впасть в сомнения. – Ему там, наверху, уже сообщили, что здесь поведал Соколов при всем следственном отделе.
– Ему некуда деваться.
– Он будет погибать – потащит за собой Колю, сестру его, их мать. Постой! А как же дактилоскопия? Неужели еще не готовы результаты?
Фролов опустил голову, сделавшись еще более смятенным, даже покраснел, молча обошел стол и сел за него.
– Не говори мне, что ничего еще не готово.
– Готово! Я лично сидел над Сербиным в Дактилоскопическом бюро, как вы велели, и ждал, когда он все необходимые вычисления произведет. Я сам проследил, чтобы на Швецова карточку завели и правильно ее оформили. Только вот убийца доктора и Сацука – да, это одно лицо, но не Швецов.
– А кто?
– Сацук… Может… все-таки это он – атаман, а?
Грених замер, глядя на Фролова в упор. В сердце его начало закипать негодование.
– Ты хочешь, чтобы так было! – процедил он. – Ты становишься таким же, как и многие на этой должности. Полно работы, нескончаемый поток дел, свидетелей, нарушителей, обвинителей и обвиняемых. Ты хочешь, чтобы все решалось быстро и просто.
– Константин Федорович! – попытался оправдаться Фролов. – Я ничего не подменял. Вы, что ли, на это намекаете?
– Да у моей жены больше храбрости, чем… Как можно быть таким бесхребетным! Зови дактилоскописта. С карточками. И пусть микроскоп прихватит.
– Что вы меня туда-сюда вечно гоняете?! Я что, собачонка, что ли? То принеси, за этим сбегай!
– А я тебе кто, за тебя работу всю делать? Кто тебе свидетеля против Швецова с того света достал, кто дочь Бейлинсона нашел, а убийцу Миклушина? Ася тебе список жертв ценой собственной жизни составила! Быстро мне сюда результаты экспертизы… иначе мы сейчас поубиваем друг друга, я за себя не отвечаю.
Разобиженный Фролов стиснул зубы и стал набирать номер угрозыска.
– Вот бы и сидели оба у себя в ИСПЭ, нечего было моих свидетелей по городу собирать. Можете на меня обижаться, но пока я все так вижу, будто вы там, в 17-м, не то голову повредили, не то сами и прибили этого Швецова! А теперь концы сшить пытаетесь, – проворчал он, дожидаясь, когда снимут трубку в МУРе.
Грених, стиснув кулаки, уже собирался залепить ему хорошую затрещину, чтобы привести в чувство. Но Фролов присел, закрываясь локтем.
– Ладно, ладно, вот же, звоню!.. Сербина к телефону, будьте добры.
Сербин опять был
