и сильнее, в то время как прочие Божества и Духи приобретали более местный характер.
Нечто подобное происходило в Европе в раннем средневековье, когда ритуалы, посвящённые разнообразным божествам, стали превращаться в праздники христианских святых. В моём творение всё это произошло ещё раньше. Мир находился в районе бронзового века, когда появилась вера Первородного пламени. У неё был собственный великий храм, который располагался в пределах большого города, расположенного в дельте плодородной реки. Городу было несколько сотен лет, назывался он А’Чех и представлял уже третью свою итерацию — два предыдущих государства, которые находились на этих землях, рассыпались в потоках беспощадного времени.
В этот раз всё обещало быть совершенно иначе.
Мирская, царская власть А’Чеха стала уступать религиозной.
Сперва я сомневался, насколько правильным было такое развитие событий. История показывает, что религия, которая берёт бразды правления в свои руки, довольно часто прекращает быть религией и превращается в обыкновенную светскую власть.
Можно было вмешаться, чтобы этого не допустить, но в итоге я позволил истории развиваться своим чередом. Вера Первородного пламени не просто так заполучила своё влияние. Причиной были наставления и технологии, которыми я делился с её жрицами, — тайна обработки бронзы и железа, акведуки и так далее, — поэтому это, в некотором смысле, был естественный процесс.
Хотя с этого момента я действительно немного ограничил своё влияние.
Всё же моя главная цель состояла не в том, чтобы направить человеческий народ к свету и процветанию, и даже не в том, чтобы держать его в ежовых рукавицах, выжимая силу веры, нет, — мне нужно было создать устойчивое в своей идеологической основе общество. Устойчивую форму для моей веры, моей туманности, — а для этого обитатели зелёного шарика должны были пройти через некоторые испытания. Что меня не убивает, делает меня сильнее… Если человек, или общество, совсем не знает потрясений, у него не будет столь необходимого опыта, чтобы их преодолеть.
Сперва жрицы и мистики подчинили себе город — А’Чех. Затем стали укреплять свою власть над многочисленными вассальными племенами и кланами, которые проживали на окраинах последнего. А затем появился особенно амбициозный верховный жрец, который стал расширять границы новоявленной империи.
Впервые гвардейцы города, облачённые в бронзовые маски, которые, точно пламя, сияли в лучах тропического солнца, отправились воевать за пределы родных земель. Они стали покрывать саванны и равнины отпечатками своих кожаных сандалий. Строить корабли и отправляться в плавание по великой реке, которая пересекала материк.
Иногда им встречались сильные противники, и тогда гремели страшные войны.
Иногда воины А’Чеха терпели поражения, но затем собирали новые силы и пытались ещё раз, снова и снова, проявляя если не умение, то выдержку, которую даровала истинная вера.
Мир был не очень большим, а потому всего за несколько сотен лет империя Первородного пламени (новое название А’Чеха) подчинила себе больше двух третий населённых территорий. Все остальные либо находились слишком далеко от метрополии, либо представляли собой примитивные племена, которые попросту не стоили усилий, которые следовало затратить на консолидацию империи.
89. забвение
Мои ожидания оказались оправданы, и вскоре великий жрец Первородного пламени стал, помимо всего прочего, называть себя Вечным Императором Вечного Города. Зная, чем всё это может обернуться, я временами творил чудеса — заставлял звёзды загораться красным, как угольки, и так далее, — чтобы император помнил своё место. Он помнил и на протяжении многих поколений вместе со своими наследниками смиренно приносили мне дары и жертвы.
Исторический процесс шёл своим чередом. Случались восстания, потрясения, дворцовые перевороты. На смену золотому веку приходил период упадка, из руин которого постепенно возводился новый промежуток процветания.
Некоторые королевские династии непрерывно существуют больше тысячи лет. К этому времени сама идея о том, что они могут закончиться, становится немыслимой, и вскоре восставшие уже не смеют посягаться на священный престол. Они готовы повелевать правительством, армией и так далее, но символ власти остаётся непреступным. Именно этого я пытался добиться (между делом сопрягая власть и религию) — у меня получилось.
Получилось в последний момент, потому что стенки, которые защищали моё пространство, становились всё более тонкими.
Наконец, впервые за тысячу лет и несколько часов по меркам моего собственного восприятия, я посмотрел на серые вихри у себя над головой. Секунду спустя они пришли в движение. Пасмурная граница размывалась, открывая не ясное голубое небо, но чёрную непроглядную бездну…
Наша война ещё только начиналась.
…
Я ожидал, что всё случится моментально, и граница треснет, как стекло под напором ужасающего ветра, после чего разразится неистовая буря, однако на деле всё было не так, и это оказался постепенный процесс.
Их влияние просачивалось крупица за крупицей, и мне пришлось хорошенько присмотреться, чтобы его заметить. Причём первое время я всё ещё был не уверен. Всё же популярность мясных блюд в зажиточные времени и изобретение духовых инструментов едва ли можно считать железными доказательствами, и лишь когда стала распространяться таинственная болезнь, по причине которой люди забывали собственные имена, Я понял, что момент настал.
Сперва Они влияли на меня, мой мир и мою веру — взаимосвязанный триумвират — опосредованно; как радиация, которая распространяется во все стороны и задевает тебя не потому что хочет, а потому что ты находишься слишком близко. Но затем стенки разрушились достаточно, чтобы Я не только мог почувствовать каждого из Них, но смог повлиять на Них самостоятельно.
Я оказался перед выбором: пойти в атаку (на кого?) или засесть в глухую оборону.
В первом случае на моей стороне была инициатива.
В свою очередь вторая тактика несколько больше подходила моей собственной философии. Ведь я проповедовал нормальность, а значит мне намного проще было подавлять Безумие на своей собственной территории.
А ещё у меня не было выбора, ведь пока я раздумывал на меня уже совершили нападение.
Сперва «забвению» подвергались жители диких племён, которые проживали вдали от больших городов и веры Первородного пламени, но затем, постепенно, болезнь стала распространяться и на истовых верующих.
У заболевания было несколько стадий.
Сперва человек забывал случайные мысли.
Затем: знакомых, друзей, родных…
Наконец он превращался в странное создание, которое всё ещё было в состоянии выполнять любую, даже сложную, требующую мастерства работу, но которое ничего не помнило. Каждый день воспоминания больных стирались. Они жили в подобие безвременья, в клетке, стенками которой выступала их память, а вернее её отсутствие. Они видели только необходимое для собственного выживания, а всё остальное как бы лавировало мимо их воспоминаний, погружаясь в серый туман.
Сами больные
