— Вы прощены, леди Хауэлл, если считаете, что мне есть что прощать. Но скажите, почему вы рассказываете об этом только сегодня, по прошествии многих лет?
— Потому что теперь это все так или иначе выйдет наружу. И я не в силах ничего сделать. Более того, мне теперь все это безразлично. Сразу же после похорон я уезжаю за границу. Смерть моего мужа освобождает меня от всякой обязанности защищать его.
— Ваш муж умер? — в ужасе воскликнула Эванджелина.
— Да, миледи, он умер. Разве вы не поняли меня? Мой муж напал на лорда Крэнема прошлым вечером в Воксхолле. Рэннок попытался вмешаться, потому Мэтью Уинтроп был вынужден стрелять…
— Но зачем было лорду Хауэллу?.. — прошептала Эванджелина.
— Когда Крэнем вернулся из Индии, муж испугался, что вся эта история выйдет наружу. Он стал следить за бароном. Ему было важно знать, куда тот ходил, с кем говорил. Видите ли, Крэнем не делал тайны из того, что желает насолить Рэнноку. Я пыталась предостеречь Крэнема, но безуспешно. Мой муж, наверное, понимал, что встреча Крэнема с Рэнноком неизбежна и что вместе они могут докопаться до правды и понять, что у Сесили был совсем другой любовник, а не один из них. Любовник, с которым ей было легко и просто встречаться, не вызывая подозрений…
— Я не вполне понимаю…
— Ах, миледи! Светские сплетники погубили бы репутацию Хауэлла, если бы стало известно о кровосмешении. К этому добавлялось его бесчестное поведение: он допустил, чтобы ни в чем не повинного юношу обвинили в смерти Сесили. Двери всех приличных домов закрылись бы перед ним навсегда.
— Понятно, — прошептала Эванджелина.
— Пока ее ухажеры находились на разных континентах, им было проще продолжать сваливать вину друг на друга. Потом эта актриса, Антуанетта Фонтэйн, каким-то образом узнала правду. Думаю, что она шантажировала Хауэлла. Я нашла ее имя и адрес в бумагах мужа. Он начал выплачивать кому-то очень крупные суммы денег, превышавшие даже карточные долги. И он убил ее… да-да, я действительно думаю, что он ее убил.
«Фонтэйн. Таннер. Постоялый двор в Роутем-Форде… Какая между всем этим связь? «
Эванджелина вдруг почувствовала страшную усталость. Сказывалась бессонная ночь. Ей захотелось поскорее уйти в спальню к мужу, прикоснуться к нему, приласкать, заставить бороться за свою жизнь. Ради них и ради их ребенка. Она понимала, что должна быть, наверное, благодарна этой несчастной женщине, но сейчас ей хотелось поскорее отделаться от нее. Она встала и пробормотала какие-то слова сочувствия и благодарности. Потом, подобрав юбки, решительным шагом вышла из комнаты и поднялась по лестнице в комнату Эллиота.
Эванджелина провела беспокойную ночь у постели мужа, обдумывая то, что сказала леди Хауэлл. На следующее утро Эллиот достаточно окреп, чтобы сесть в постели, опираясь спиной на подушки, выпить немного бульона и побеседовать в течение четверти часа один на один с Джералдом Уилсоном.
Однако после полудня у него началась сильнейшая лихорадка. Его огромное тело то сотрясалось от озноба, то горело от жара. Возвратившийся Поттер покачал головой, сочувственно поцокал языком, но помочь ничем не мог. Кембл готовил чай из настоя коры и лекарственных трав. А Эванджелина, выбирая минуты относительного покоя, по капле вводила эту смесь ему в рот. Они вместе меняли компрессы и делали перевязки, потому что хирург особенно настаивал на том, чтобы рана содержалась в чистоте во избежание нагноения. Эванджелина даже спала рядом с мужем на раскладной кровати, которую приказал принести наверх Маклауд.
Эллиот метался в жару и время от времени звал Эванджелину. Потом начинался озноб, и он просил ее лечь рядом и согреть его. Эванджелина так и делала, хотя очень боялась потревожить рану. Лихорадка трепала Эллиота уже второй день. Она и Кембл чуть не падали от усталости, а Эллиот очень ослаб. На третий день она ненадолго забылась сном, а проснувшись, обнаружила, что Эллиот ее крепко обнимает. Он лежал — на боку, повернувшись к ней лицом.
— Эви? Мне показалось, что ты ушла, а я так и не успел объяснить тебе…
— Тс-с, Эллиот. Лежи спокойно. У тебя довольно долго была лихорадка, но я никуда не ушла.
Эллиот с озадаченным видом потер щетину на подбородке. Губы его тронула слабая улыбка.
— Надеюсь, ты тревожилась за меня? — По правде говоря, я была в ужасе.
— Сколько времени прошло? — робко спросил он. — Сколько времени прошло после Воксхолла?
— Сегодня идет четвертый день, — ответила она.
— И ты все это время оставалась со мной? Я знал это, Эви. Я чувствовал твое присутствие. Никогда не покидай меня, любимая. Обещай, что не покинешь!
— Я никогда не покину тебя, — ответила она с непоколебимой уверенностью.
Эллиот кивнул и, упав на подушки, провел рукой по лбу. Он долго лежал не двигаясь, и она подумала, что он заснул.
— Тебе рассказали о Хауэлле? — неожиданно спросил он. — Я теперь вспомнил, что этот мерзавец хотел застрелить Крэнема. Думаю, он и в меня стрелял, хотя будь я проклят, если знаю почему.
— Леди Хауэлл приходила сюда, — сказала Эванджелина. — Ее муж умер, Эллиот. Ты помнишь, что майору Уинтропу пришлось застрелить его?
— Я не знаю, что я помню, а что нет, — медленно и неуверенно произнес он. — Но если Хауэлл мертв, то меня это не слишком печалит… Но зачем леди Хауэлл приходила сюда? — спросил он. — Она тебя чем-нибудь расстроила, Эви?
Эванджелина покачала головой:
— Нет, не расстроила. Скорее, вывела из душевного равновесия. Она мучилась угрызениями совести и пришла сюда, чтобы исповедаться. Она рассказала, что именно Хауэлл был отцом ребенка, которого носила Сесили Форсайт. Ты имеешь право знать правду, хотя тебе следовало бы узнать ее не от меня. И вообще ты слишком слаб, чтобы обсуждать такие вопросы.
Эллиот неожиданно поморщился от боли.
— Возможно, — сказал он. — Но это мне продырявили ногу, и я, черт возьми, желаю знать почему. Продолжай.
— Я сказала главное. Насколько я понимаю, эта история тянется долгие годы. А тебя — да и Крэнема — просто использовали.
Эллиот долго лежал молча, пока наконец Эванджелина не заглянула встревоженно в его лицо. Глаза у него были закрыты, на лице — выражение страдания. Значит, он действительно так сильно любил ее? Наверное, ему стало хуже от того, что он узнал имя соблазнителя и всю историю вероломства? Иначе и быть не может, решила она.
У Эллиота было бурное прошлое, она об этом знала. Она не подозревала лишь того, насколько глубокую рану оставило в его душе это самое прошлое. Более того, Эванджелина осознала, что многое воспринимала неправильно и, возможно, сама того не желая, обвиняла мужа в том, в чем он не был виноват.
Как художник, Эванджелина понимала, что жизнь не бывает только черная или только белая, однако как женщина, полюбившая Эллиота Армстронга, она не желала мириться с полутонами. И тут она неожиданно призналась сама себе, что предъявляет к жизни слишком серьезные требования. Эллиот не был и никогда не будет безупречным. Он просто мужчина, сильный, хороший человек с честным сердцем, одержимый кое-какими комплексами, которые он упорно стремится преодолеть.
