как ее мать, и перестанет узнавать его.
Он вполне реалистично смотрел на вещи, чтобы признать: такое может случиться. А еще он знал, что при первом проявлении тревожных, по мнению врачей, симптомов он свернет горы, чтобы оказать ей необходимую помощь и поддержку, которую никогда не получала ее мать. И если однажды она в самом деле забудет его, он останется ее горой и будет помогать ей цвести и впредь всеми чувствами, которые испытывал к ней. Она принадлежала ему сейчас и на всю жизнь, а если существовала загробная жизнь, тогда, быть может, и в ней тоже.
Но, по крайней мере, сейчас ее врач не был ничем обеспокоен. Корвина по-прежнему порой слышала голос Мо, но это случалось редко. По какой-то причине время, проведенное в Веренморе, стимулировало ее подсознание. А может, это было и не подсознание вовсе. Возможно, она была немного не от мира сего, как Старуха Зельда. Вад этого не знал и, честно говоря, ему было все равно. Для мальчишки, у которого никогда не было ничего своего, Веренмор на десятилетия стал всем. А то, что он ради нее бросил замок, как ничто другое говорило ему о испытываемых им чувствах. Она была важнее.
– Мама. – Корвина встала, подошла к матери и присела рядом с ней на корточки. Два поколения красивых женщин с волосами цвета воронова крыла и фиолетовыми глазами смотрели друг на друга. – Мы с Вадом теперь вместе. Мы пришли повидаться с тобой в мой день рождения.
Ее мать перевела взгляд на Вада, возможно, какие-то из слов дочери проникли в ее сознание.
Вад позволил ей хорошенько его рассмотреть. Он относился к Селесте Клемм с необычайным уважением. Только самая любящая, сильная духом женщина смогла бы родить ребенка наперекор своей семье, потерять любимого самым чудовищным образом и все равно вырастить дочь, полную любви и доброты, сражаясь при этом с собственным разумом. И пускай Селеста сдалась голосам в своей голове, любовь к дочери все еще жила в ее сердце.
– День рождения, – пробормотала она, и улыбка, на миг озарившая лицо Корвины, стоила всего пребывания в гребаном институте.
– Да, мама. – Корвина сжала ее руки, фиолетовые глаза были полны любви. – Сегодня мой день рождения.
Селеста не сводила глаз с Вада.
– Мальчик. Нашел.
– Да, Селеста, – заговорил наконец Вад, обращаясь к ее матери. – Я тот самый мальчик, который спрашивал вас о ней много лет назад.
– Мальчик. Беречь.
Вад наклонился вперед, в его словах таилось обещание, которое, как он надеялся, достигнет ее и принесет немного покоя.
– Да, я буду беречь ее. Теперь вы можете быть спокойны.
Мать посмотрела на Корвину и взяла прядь ее волос.
– Ворон.
Корвина разрыдалась, и у Вада в горле встал ком от эмоций. Сила связи и любви между ними двумя была настолько ощутима, что он чувствовал ее пульсацию на коже. Он никогда не видел, чтобы кто-то так сильно любил своего ребенка, как Селеста Клемм любила свою дочь, несмотря ни на что.
– Я люблю тебя, мама, – прохрипела Корвина, обнимая мать за шею. – Я очень тебя люблю.
Селеста нерешительно обняла дочь в ответ, ее фиолетовые глаза взглянули на Вада.
– Ворон, – снова сказала она, а потом ее глаза вновь остекленели, и она ушла в себя.
Наконец Корвина отпустила ее, вытерла слезы со щек и подошла к Ваду.
– Мы уходим, мама. Я скоро приеду к тебе.
Селеста так и смотрела невидящим взглядом.
Вад заключил Корвину в объятья и вывел в коридор. За окном сгущались тучи.
– Думаешь, стоит переждать грозу? – спросила она, глядя на него покрасневшими, слегка опухшими глазами.
Вад прижал ее ближе.
– Пару часов.
Она кивнула, посмотрела на него блестящими фиолетовыми глазами, и у нее задрожали губы.
– Я не хочу тебя забывать, – прошептала она, сжимая руками его куртку. – Не хочу оставлять тебя одного, только не так.
Любовь к этой хрупкой маленькой женщине, которая коснулась его своим взглядом и вдохнула волшебство в его мир, разлилась в нем, переполнила до краев. Он поцеловал ее дрожащие губы, затем милый носик с колечком, кусочком серебра, который так ему нравился.
– Маленькая ведьма, – Вад нежно поцеловал ее, – …ты покинешь меня, только когда розы на твоей могиле…
– Перестанут сплетаться корнями с розами на твоей, – закончила она фразу, которую много раз слышала от него за последние несколько месяцев, и сделала глубокий вдох.
– Кто я? – спросил он, зная, что этот диалог всегда успокаивал ее разум, когда ей становилось страшно.
– Мой дьявол, – прошептала она.
– А еще?
– Мое безумие.
– А еще?
– Моя гора.
– Умница, – похвалил он ее любимым словечком, и на ее щеках расцвел румянец.
Корвина встала на цыпочки и нежно поцеловала его губами, накрашенными сливовой помадой, что немало его забавляло. Вад никогда не понимал ее увлечения подбирать цвет помады к наряду, но любил пробовать ее на вкус, каждый раз его удивлявший.
– Что теперь будем делать? – спросила она, гипнотизируя взглядом фиолетовых глаз. В них таилось колдовство, и он был околдован, одурманен, пропал.
– Жить, – ответил он, уводя ее в мир, совсем не похожий на тот, в котором они полюбили друг друга.
…А ЗАКОНЧИЛОСЬ ЛИ?
Корвина
– Посмотри на меня, – велел он, и Корвина, со стоном повернув голову, поймала взгляд серебристых глаз, когда он вошел в нее сзади.
Ранним утром Вад медленно взял ее, грудью вжимая в кровать, пока не настало время вывести Графа, их двухгодовалого хаски на прогулку.
Они остановились в зимнем доме в заснеженных горах – большом загородном особняке, располагавшемся на землях, которые принадлежали роду Деверелл. Отсюда было недалеко до места, в котором они полюбили друг друга, но в которое больше не возвращались.
Прошло пять лет с той судьбоносной ночи, пять лет с того Черного бала. На прошлой неделе прошел очередной Черный бал, и Корвина узнала, что впервые за сотню лет никто не пропал. Возможно, кто-то пропадет в следующий раз. А может, нет. Она этого не знала.
Вад увез ее оттуда и никогда не оглядывался назад, никогда не давал ей почувствовать, что утратил огромную часть себя. Замок принадлежал ему, как и гора, и, хотя он по-прежнему оставался действующим членом университетского совета и был в курсе всего, что там происходило, Вад ни разу не говорил с Корвиной о том, чтобы туда вернуться. Никто и никогда не совершал ради не такого бескорыстного поступка, не жертвовал так долго чем-то столь ценным ради нее.
Корвина взглянула на свою руку, лежащую на подушке, на кольца, которые теперь красовались на ее пальце:
