и кожевенных мастерских, с чего бы ему быть сильно чистым. Ланн… О, этот город грязь своих улиц, всё свое непотребство запросто упрячет под золотую парчу и лиловый бархат, вонь скрасит благовониями, так что про неприятное и не вспомнишь, так и будешь разевать рот, глазея на роскошь и позолоту. В общем, Фёренбург показался ему худшим и самым грязным городом из всех, что он мог вспомнить. Даже если с мостовых с последнего его посещения и убрали всех мертвецов.
В общем, этот город ему не понравился бы, даже не будь у ворот той самой злосчастной таблички.
Недалеко от входа он увидал двух человек, что по виду были явно выше простых стражников. Одежда их была хороша, а один из этих людей так и вовсе носил бархатный берет такой величины, что его не постеснялся бы надеть какой-нибудь щёголь из ландскнехтов. Так же на них был совсем неплохой, современный доспех выдавал в них офицеров – но генерал всё-таки ошибался.
– Думаю, что вы, господа, – офицеры местной стражи, – сказал Волков, слезая для вежливости с лошади и подходя к ним.
Те переглянулись, и один из них ответил не очень-то дружелюбно, а скорее даже надменно:
– Мы сержанты, но коли уж надобно вам, можем позвать нашего ротмистра.
«Ишь как вы тут разжирели на поборах у ворот! Видно, неплохо тут у них серебро к лапам прилипает, потому и нос задирают, хамы!».
Волков лишь улыбнулся такой надменности и удивил сержантов свойской непринуждённостью:
– Да, уж будь так добр, брат-солдат, позови своего командира.
«Давай-давай, бюргер, шевелись». Волков продолжал улыбаться этим наглецам, хоть и презирал их в душе. Он удостоил их чести, назвал братьями и солдатами, но ни братьями, ни даже солдатами он их, конечно же, не считал. Вояки вольных городов были племенем особым; сеньора у вольных городов не было, а значит, городское ополчение никто на войны не призывал, воевали такие вояки только за свой город и только в стенах самого города. В войнах эти бойцы большой славы не снискали, авось не ландскнехты и не горцы, не рыцарство и не ламбрийские арбалетчики, но зато это племя было славно апломбом и заносчивостью. Мол, нет над нами сеньора, никому кланяться не будем. В городах своих они были крепки и смелы за стенами, но как дело шло к решающему штурму, спесь их поубавлялась и при первом же случае желали они не отбиться, а откупиться, или вовсе сдаться на милость победителя, а при условии, что грабить не будут, готовы и на коленях были постоять – а что, бюргеру ради деньжат незазорно, коли делу нужно; но как только войско врага отходило, так они тут же про свой позор забывали, и опять от них в сторону милостивых победителей летели оскорбления и издёвки. И так до следующей распри, до очередной осады. И вот эти сержанты как раз были из таких. Обнаглевшие, ожиревшие от дармовых денег.
Один из них нехотя, как бы делая одолжение, пошёл к избушке, что была при воротах, и, заглянув туда, проорал что-то, а потом, вернувшись к генералу, сказал всё с той же небрежной неучтивостью:
– Сейчас он выйдет.
Глава 44
Ротмистры бывают разные. Бывают молодые, начинающие свой путь, бывают старые, как ротмистр арбалетчиков Кальб, бывают крепкие, бывают сухие. Часто они без денег. Часто кормятся от стола солдат. Младший из офицеров не всегда имеет коня, иной раз на марше идёт пеший, как и его подчинённые. Может, поэтому среди них почти не бывает толстых, а этот ротмистр был весьма толст. Так толст, что кираса, купленная, видимо, задолго до того, как он растолстел, держалась на его значимом чреве лишь чудом Божьим. И шлем он надевал на голову без подшлемника, иначе его могучей голове было бы тесно.
– Кто ищет офицера? – спросил он, подходя ближе и пристально глядя на Волкова. Как будто пытался его вспомнить или узнать.
– Генерал фон Рабенбург, – представился генерал и протянул толстяку руку.
– Генерал… – ротмистр чуть растерялся, видно, не каждый день богатый по виду вельможа пожимал ему руку.
– Фон Рабенбург, – повторил Волков и крепко пожал пухлую ладонь толстяка. – А как ваше имя, ротмистр?
– А? Моё… Моё имя Кохнер, я ротмистр стражи. Стою тут на воротах.
– Прекрасно, прекрасно, рад знакомству, – произнёс генерал и продолжил: – Я прибыл в ваш удивительный город по велению моего сеньора, курфюрста Ребенрее.
– А… Это… – Кохнер смотрел на него всё ещё настороженно, изучающе, – давеча тут уже были ваши офицеры, квартирмейстеры.
– Да-да-да, – кивал генерал. – Его Высочество герцог Ребенрее велел мне и моим людям быть в вашем городе для укрепления гарнизона. Сами понимаете, этот волк ван дер Пильс алчет захватить ваш прекрасный Фёренбург.
– Я слыхал про то… Все слыхали про то, как он побил ваших.
– Побил подлец, побил, вот и теперь где-то сидит, силы копит, поэтому я сюда и прибыл. И со мной шесть сотен людей.
– Шесть сотен? А где они?
– Идут, идут, – отвечает генерал. И немного врёт толстому стражу ворот: – Сегодня должны и подойти.
Он намеренно не сказал, что Брюнхвальд с отрядом приводит себя в порядок уже за ближайшим от ворот леском.
– Ох, господин генерал, я даже и не знаю… – говорит ротмистр немного напуганно.
– Чего же вы не знаете, друг мой? – мило улыбаясь, интересуется барон.
– Уж и не знаю, дозволено ли вас… ваших людей в город пускать.
– Так отчего же не дозволено? – удивляется генерал. – Меж вами и герцогом давний уговор есть, что в случае опасности он может ввести в город шесть сотен человек для укрепления гарнизона.
– Может, оно и так, но мне про то ничего не известно, – отвечает стражник. – Мне бы надо у людей спросить.
– У людей спросить? Да у каких же людей вы собираетесь про то спрашивать, друг мой?
– Пошлю человека в магистрат. К бургомистру пошлю, пусть скажут, пускать вас в город или нет.
Это было не то, на что рассчитывал Волков, но отговаривать толстяка он не стал. Это, скорее всего, того насторожило бы. И тут, пока он ещё не ответил, один из стражников заорал протяжно с ближайшей башни:
– Отряд! К воротам идёт отряд!
Ротмистр поднял голову, чтобы взглянуть на башню и, возможно, что-то уточнить, но Волков тут же повернул его к себе и произнёс успокаивающе:
– То мои люди идут. Тревожиться нужды нет. А человека в магистрат посылайте, ежели вам так спокойнее будет. Мои люди подойдут и подождут, пока ваш человек из магистрата
