Прозоров.
— Ты без двух минут падаль! — Пальцы матроса, переместившись на ворот, ухватили плотную ткань, сомкнувшуюся на горле оппонента.
— Он, оказывается, драчун… — подмигнул Прозоров Забелину. — Только вот через «о» или через «а»?.. — И резко одернул полу своей куртки, освободившись от враждебного захвата.
— Эй, попридержи свой норов! — прохрипел матрос, схватившись за обожженные движением грубой ткани пальцы.
Это были его последние слова: развернувшись юлой, подполковник нанес ему страшный удар в переносицу, буквально впечатав в плоскую рябую физиономию солнцезащитные очки.
Противник плашмя повалился на чисто отскобленный пол, окропив его обильно хлынувшей из носа кровью. Последующая грузная недвижность его позы наводила на размышления о летальном исходе нокаута.
— Руки! — заполошно воскликнул второй матрос, наставляя автомат на Прозорова.
Ничуть не смущенный данным обстоятельством, тот, разминая кисть руки и одобрительно оглядывая поверженное тело, поведал, неизвестно к кому обращаясь:
— Мой кулак — это оружие! Причем, — добавил, — смертельное! И если им наносится удар в какую-либо часть человеческого организма, надо срочно искать запчасть.
— Руки на голову! На пол! — зашелся в визге матрос, сохранивший покуда вертикальное положение. Автомат плясал в его руках, перемещаясь то в сторону Прозорова, то Забелина.
Иван Васильевич сделал неуловимое движение рукой, выхватив из-под полы «узи», и краем глаза успел заметить, как невольно вздрогнул Забелин от оглушительно бухнувшего в тесном пространстве выстрела.
Перешагнув через повалившегося ему под ноги застреленного охранника, толкнул дверь.
На пороге стоял Каменцев.
— Вы, случаем, не ко мне в гости, милостивые господа?
— А, доктор! — воскликнул Прозоров. — Какая приятная встреча! Вы теперь принимаете здесь? А мы пришли вам ассистировать.
— Ожидается много пациентов? — последовал угрюмый вопрос.
— Ну да. В основном — на прививки от бешенства. Аппараты для прививок, кивнул на автоматы, уже перекочевавшие в руки Забелина, — имеются… Вот с вакциной хило…
— Что вы имеете в виду? — Каменцев, опасливо осматриваясь, вышел в коридор.
— С боезапасом худо. Боюсь, всех не обслужим…
— И куда теперь? — отводя затворную раму и убеждаясь, что латунный цилиндрик патрона в стволе, спросил Забелин.
— В трюм, — ответил Прозоров. — Я отличник прицельной стрельбы в замкнутых пространствах. Хотя в практической деятельности доводилось вести ее в основном на открытых рельефах… Что скажете, доктор?
— Скажу, — вздохнул Каменцев, — что нам нечего терять. Хотя и это у нас хотят отнять.
— Именно в трюм? — засомневался Забелин.
— Так мне велит чутье, — сказал Прозоров, — Или самоохранительный инстинкт, как угодно.
— Конечно, я послушаюсь вас, — вздохнул кавторанг.
— Что, противно составить компанию крысам? — усмехнулся подполковник. Ах, эти морские офицеры, белая благородная кость… Им бы на любого ворога врукопашную, с открытым забралом…
— Так нас учили.
— А вот если бы меня учили быть пушечным мясом, то вы, ваше благородие, были бы утоплены этой сворой подобно глупому котенку, — зло прокомментировал Иван Васильевич. Вперед, капитан второго ранга!
Спускаясь по узенькому внутреннему трапу в чрево судна, Забелин поведал соратнику:
— Относительно трюма меня смущают не столько крысы, сколько слова из Петровского устава… Вроде там сказано так: лекарям, интендантам и прочей сволочи во время баталий на верхней палубе не появляться, дабы своим гнусным видом христолюбивое воинство не смущать!
— А кому там воевать-то, на этой верхней палубе? — хмыкнул Прозоров, осматриваясь в сумрачном пространстве, едва освещенном прокисшим светом стареньких пыльных плафонов. — В общем, приказываю: выжить! Это наша, разведчиков, первая и очень верная заповедь.
Забелин грустно улыбнулся, вглядываясь в бурый полумрак, в котором тонул гулкий высоченный трюм. Сказал:
— Будем стараться.
— Пульт от бомбы в кармане?
— Так точно.
— Осторожнее с кнопочкой…
— Боитесь?
— А вы?
— Честно? Нет… — сознался Забелин.
— Тогда вы — сумасшедший…
Забелин вновь улыбнулся. Он вдруг поймал себя на отстраненной, спокойной мысли, что нажать эту кнопку и в самом деле ему будет не сложно. Эта кнопка достойно, логично и справедливо завершит весь его бестолковый жизненный путь. И утвердит смысл его личности. Ибо, как кто-то заметил, офицеры для того и созданы, чтобы погибать…
Он хохотнул невольно.
— Смешливые нынче у меня компаньоны, — буркнул из темноты Прозоров. Только запомните: хорошо смеется тот, кто стреляет последним…
ДОГОВОР
Позавтракав в гостиной и с минуту понаблюдав за прислугой, убиравшей со стола, молодой черноволосый человек с властным лицом поднялся из кресла и, надев теплую, на гагачьем пуху куртку, поднялся на крышу небоскреба.
Солнечный нью-йоркский день ослепил его.
В безветренном зимнем небе висели неуклюжими тушами, словно подвешенные на нитях разной длины, редкие, спрессованные морозцем облака. Снизу, из узких расчерченных ущелий улиц, струился, облизывая зеркальные стены строений, теплый пар, дыхание города, подхватываемое и уносимое мечущимся в вышине ветерком.
Человек, перегнувшись через парапет, с привычной небрежностью, словно убеждаясь в целости третьестепенного значения имущества, заглянул в колодец зажатой стеклянными исполинами улицы, заполоненной разноцветными пятнами машин, с равнодушием плюнул вниз и неторопливо прошелся вдоль укутанных мешковиной нежных кустарников и облетевших розовых кустов летнего сада, устроенного в вышине.
После прошел к сухой кафельной нише бассейна, присев у ее края на легкий пластиковый стул.
Тяжко задумался, вращая на пальце перстень с черным матовым камнем. С чего бы потребовалась Джону немедленная встреча с ним? Эти важные и опасные персоны из Вашингтона просто так на рандеву не идут, а уж тем более не просят такового…
— К вам прибыл гость, — раздался из динамика голос секретарши.
Человек встал со стула, прошел в кабинет. Подал руку сидящему в кресле человеку лет пятидесяти с усталыми, мудрыми глазами и скучным, невзрачным лицом.
— Рад видеть, вас, Джон…
— Аналогично.
— Начнем без предисловий?
— Конечно. — Собеседник откашлялся. — Итак. Сейчас в районе Бермудского треугольника находится одно интересное, как нам стало известно, судно… Причем данный факт известен не только нам, но и русским… Имею в виду суть пребывания этого судна в означенной точке…
Джон говорил около пяти минут, как всегда лаконично и ясно.
— И что вы хотите? — выслушав его, проговорил хозяин кабинета.
— Аль-Каттэр не та фигура, ради которой нам стоит портить отношения… Более того — суд над ним будет полезен всем сторонам. И его устранение позитивно скажется на расстановке тех лидеров, которые сейчас готовят акции на южных буферных рубежах России… Мы же не мешаем данным акциям, верно? И не против генеральной задачи вашей экспансии… Так зачем кому-то вредить Штатам? Что даст какая-либо диверсия? Огромный урон нашим ближневосточным друзьям, вот и все. И лично вам тоже. Глобальное осложнение отношений… Не говоря уж о ценовой нефтяной политике… Я знаю, что сейчас сообщил вам новость. Имею в виду это суденышко… И новость, вероятно, малоприятную, поскольку, в отличие от некоторых ваших родственников, вы —
