отпустила и, чуть отстранившись, стала меня внимательно рассматривать. Я тоже смотрела на нее. На ней была льняная блуза, заправленная в брюки, волосы повязаны косынкой. Она выглядела сильной, здоровой, как клепальщица в Сан-Франциско. И меня опять поразило, насколько моложе она выглядела. А потом я поняла, что все дело в том, что она была счастлива. Я заглянула ей через плечо, в комнату. Все выглядело в точности, как раньше, вот только за столом не было видно отца.
— Его здесь нет, — сказала мама. — Он умер. Заходи! Нам о стольком надо поговорить.
Она втянула меня в комнату и жестом пригласила сесть, наливая кофе. Я смотрела, как она добавляет туда сливки и сахар, и понимала, что она сейчас шикует, — обычно в этом доме все было подчинено строгой экономии. Потом она села напротив меня, и мы снова стали смотреть друг на друга, внимательно подмечая мельчайшие изменения.
— Мне хочется так о многом тебя спросить, — сказала она.
— У меня тоже есть вопросы. — Я прикусила губу. — Но наверное, сначала расскажи мне об отце.
— Чуть больше года назад мы ужинали, вот на этом самом месте, — поведала она спокойным голосом. — Он сказал, что устал, и пошел в спальню. К тому времени, как я туда пришла, он уже был мертв. Доктор Хэвенфорд сказал, что у него не выдержало сердце.
Это известие привело меня в смятение. Речь шла о моем родном отце, без которого меня не было бы на свете, но который слишком часто причинял мне боль. Тем временем рука мамы накрыла мою.
— Доктор сказал, что я должна была благодарить небеса за то, что он не страдал.
Я подумала над этим, потом ответила:
— Мне жаль, мам, но я не могу его простить.
Она убрала руку и, проведя пальцами по столу, положила ее себе на колени.
— Ты никогда не понимала отца. И не знала, как он любил тебя и как тобой гордился.
— Как ты можешь это говорить? Ведь ты видела все своими глазами! — Я обвела жестом комнату.
На меня обрушились воспоминания о том, как я билась о мебель и падала на пол. Я до сих пор не могла смириться с тем, что мать никогда не защищала меня.
— Я хочу тебе кое-что показать, — сказала мама. Она пошла к шкафу и достала альбом. — Он собирал вырезки из газет, после того как ты уехала.
Я открыла первую страницу. Там была фотография девушек-«пони» в день открытия «Запретного города». Я быстро пролистала весь альбом. Каким-то образом отец нашел почти все статьи и обзоры обо мне.
— Как? — спросила я.
— Мы увидели тебя в кинохронике, — ответила мама. — И папа позаботился о том, чтобы каждый в городе знал, что твоя мечта сбылась.
Я вспомнила тот день на пляже, когда мы с девочками танцевали на песке, и попыталась представить себе, как мой отец смотрел на это в темном зале в Риальто.
— Нет, — покачала я головой, отказываясь верить в то, что она мне говорила. — Ты ошибаешься. Отец не мог мной гордиться. Я стала именно тем, что он ненавидел.
— Помнишь ночь, когда ты уехала?
— Я ее никогда не забуду. Он назвал меня шлюхой…
— «Как твоя мать». — Мама смотрела на меня спокойным ясным взглядом. — Он сказал тебе правду. Давным-давно я была «цветком ивы» — проституткой. И как только эти слова слетели с его губ, я поняла, что он больше не может хранить этот секрет. Мы не хотели, чтобы ты узнала правду, и, конечно же, он беспокоился, как бы ты не пошла по моему пути.
Я никак не могла прийти в себя от потрясения.
— Нет смысла и дальше хранить эту тайну, — спокойно продолжила мама. — Я родилась в Китае, как мы тебе и рассказывали. Только мои родители продали меня, когда мне исполнилось пять лет. Может, чуть раньше или чуть позже.
— Ты попала сюда через остров Энджел? — Неужели это первое, что мне захотелось уточнить? Должно быть, потрясение оказалось слишком сильным.
— Когда я приехала сюда, об острове Энджел никто не слышал. — Ее глаза метнулись к потолку. — В то время никто не обращал особенного внимания на приезжающих, но я смутно припоминаю что-то вроде собеседования. Потом меня отправили в Айдахо, где я работала на владельца магазина и его жену. Они были американцами, почему я и разговариваю без акцента. Как и ты, я не видела китайцев, пока не подросла. Джонсоны стали мне почти родителями, но, когда мне было двенадцать лет, они умерли от тифа. После этого горожане отправили меня в Сан-Франциско, потому что китайская сирота была никому не нужна.
— Мне было страшно, когда я поехала в Сан-Франциско, — сказала я, все еще не справляясь с мамиными откровениями. — А ведь я была намного старше. И куда ты попала? В Союз молодых христианок?
— Его тогда не было. Это все произошло через год после землетрясения и пожара[31]. Меня подобрала банда и отправила в публичный дом на Бартлет-аллее.
— Ох, мама…
— Жизнь была тяжелой. — Она склонила голову и слабо улыбнулась.
— Как ты оттуда сбежала?
— Человек, державший бордель, сказал, что я могу выкупить свою свободу за пять тысяч долларов, или он продаст меня китайскому головорезу или профессиональному игроку в карты. Но я знала, что, прежде чем все это случится, я уже умру от болезней. — Она увидела ужас на моем лице. — Все могло быть и хуже. Я могла бы попасть к этим людям, когда мне было пять. Я встречала девочек, совсем маленьких девочек, с такой судьбой. — Она замолчала и перевела дыхание. — Меня спасла Дональдина Кэмерон.
— Дональдина Кэмерон?
Я слышала от Элен об этой женщине. Она спасла сотни, а может, и тысячи китайских рабынь и проституток. Моя мать прошла через настоящий ад, но все равно предложила мне отправиться в тот самый город, где сама страдала.
— Как ты могла посоветовать мне Сан-Франциско после всего, через что прошла сама? — спросила я.
— Я больше не могла смотреть, как он тебя бьет. Я могла спасти тебя только одним способом: отпустив на свободу. Я видела все твои фотографии в журналах, видела остров Сокровищ, видела город, который явно изменился.
Я вспомнила о годами подкарауливавших нас поклонниках, о девочках, попавших в неприятности после прощальных ночей с солдатами, которые в благодарность называли их Девушками Победы, об Элен, оставленной беременной отцом Томми, о том, как Джо бросил Руби, когда узнал о ее происхождении, и о том, как он бросил меня. Мужчины иногда обращались с нами бездумно и жестоко, но это
