– Проклятие! – взорвался Горовиц. – Ну почему из-за политической колготни я должен терять такую умницу?!
– Вы никогда не потеряете меня, сэр, – тихо, очень серьёзно отозвалась Лана, снова возвращаясь к «вы». – Легион никогда меня не потеряет. Так слушания?..
– Через пять недель. Этим мразям как раз хватило бы времени организовать кучу дерьма и вывалить её на Легион. После чего ни о каких слушаниях и речи не было бы. Ты даже не представляешь, что ты развалила и что, напротив, не позволила развалить.
– Представляю. Я труп, сэр, но я не дура.
– Что я могу? – негромко спросил полковник Горовиц.
Что-то в его голосе казалось Лане странным, но сил разбираться не было.
– Мне надо добраться до отца Пола, каноника собора Святого Варнавы в Ноттингеме. Раз я теперь сама по себе, надо подготовить базу для жизни без тыла. Если она у меня будет. Жизнь.
– Ты все понимаешь, – проговорил полковник, глядя немного в сторону.
Лана была готова поклясться, что не неловкость от создавшейся ситуации заставляет его отводить глаза. И, уж точно, не чувство вины. Шеф разведки Легиона смотрел на кого-то или, как минимум, на что-то, словно вопрос задавал. Откуда-то вдруг пришло понимание, что ни в коем случае нельзя дать понять, что она заметила этот безмолвный обмен мнениями.
– Понимаю.
– Карьеры не жалко?
– Это не первая моя карьера, сэр. Если выживу – и не последняя. Гражданство дадите? Потом, когда всё утихнет?
– Обязательно, – кивнул полковник. Совещание, о котором ей не полагалось знать, похоже, закончилось, и Дедуля явно был доволен результатом. – Но гражданство потом, а сейчас я обеспечу тебе транспорт и сопровождение до этого твоего каноника. Ты взяла барьер, девочка. С запасом. Говоришь, Легион не потеряет тебя? Ты тоже не потеряешь Легион. Никогда. Потому что ты наша, лейтенант Дитц, а Легион своих не бросает.
Горовиц вдруг улыбнулся, широко и открыто, как редко улыбался кому-либо.
– Да, ты не ослышалась. Лейтенант. Все остаётся при тебе, и выслуга, и чин. И только от тебя зависит, дослужишься ли до генерала. В общем, зови Дюпре, сейчас всё будет. Смотаешься до этого своего каноника, не переживай. А после – лечиться, сразу! Сдохнуть не смей и думать. Ты мне нужна. Потому что комиссию создадут, и свидетель ой как понадобится. Мы, конечно, постараемся придержать разбирательство хоть немного, но… Понятное дело, официально мы тебя не просто вышвырнем, а уже вышвырнули, сразу после Джокасты. По причине психической неустойчивости. Ничего-ничего, не морщись, надо продержаться только до смены статуса планеты. А потом, сразу же – добро пожаловать домой!
Впоследствии Лана никак не могла восстановить в памяти последовательность событий ближайшего получаса. Она помнила приветственные вопли бывших сослуживцев – когда, поддерживаемая Дерринджером, почти выползла из покоев аббата на залитую вечерним солнцем площадь. Она помнила, как пыталась сформулировать для Эрни предложения относительно дальнейшей судьбы девиц из борделя.
А вот когда сквозь толпу протолкался Аль Силва в сопровождении хмурой Греты, рычащей в ответ на любую обращенную к ней реплику? До того, как ей сказали, что всех девиц и хозяйку заведения попросту перерезали? Или после?
Она помнила, как под её взглядом сделал попытку попятиться Стэнли Эккер. Но успела или нет Грета к этому моменту обнять Кима, оказавшегося давним её знакомцем и как бы даже не бывшим любовником?
Перелёт до Ноттингема в лёгком челноке, на котором капитан Силва прибыл на планету, она не запомнила вообще. Сказались, должно быть, лошадиные дозы всего подряд, которыми, с трудом придя к одному знаменателю, накачали её лекари. И Лана, с одной стороны, была им благодарна за отсутствие боли. С другой же – ей надо было подумать, а думать не получалось. И говорить не получалось. Но это и не потребовалось.
Оказалось, что умница Дон, ломовик Альберто Силвы, взял в разработку кусочек переданной с чёток записи, относящийся к короткому пребыванию Ланы в соборе Святого Варнавы и комнатах каноника. Не по собственной инициативе, разумеется. Просмотрев запись встречи Ланы и отца Пола, капитан Силва очень, очень рассердился. И принял вполне самостоятельное решение побеседовать с каноником о таких старомодных вещах, как хорошие манеры, например. Или законы гостеприимства.
И теперь все подходы к упомянутым комнатам, а также сторожевые системы, определённые Доном по каким-то одному ему понятным признакам, были доведены до сведения Эрнестины Дюпре, сержанта Дерринджера, ещё пары отобранных Эрни сопровождающих и самого Шрама. Лане ничего говорить не стали. Чего ради? В кабинет каноника, находящийся на третьем этаже, её, как и Силву, просто-напросто внесли. Через окно. На то и гравикрылья в сочетании с ночной темнотой. Всё-таки и в Средневековье есть свои плюсы. Никакого тебе уличного освещения, например. Никаких наружных камер слежения и прочих неудобств для домушника.
И на окне-то как раз никакой защиты не было. Зачем, собственно? Отвесная стена, ни деревьев рядом, ни плюща. Вот так и палятся дилетанты.
Теперь оставалось только дождаться фигуранта, которого непонятно, где носили черти. Вечерняя служба давно закончилась, пора бы святому отцу баиньки… Лана даже задремала, сидя у стола в кресле, принадлежащем самому канонику. Но сразу проснулась, услышав на лестнице характерные шаги. Каноник слегка шаркал левой ногой при ходьбе, так что сомневаться не приходилось. Явился.
Отец Пол пребывал в самом благодушном настроении. Всё складывалось как нельзя более удачно. Деньги, полученные за предоставление территории провинциального монастыря для нужд практически анонимных (но очень состоятельных) спонсоров открывали перед ним прекрасные перспективы. Еще пара недель, последний транш – и можно будет убраться из проклятого Средневековья. Забыть, наконец, о купании в лохани и езде в скрипуче повозке, вони навоза и помоев на улицах города, трещащих свечах и огниве. Богатый приход на уютной цивилизованной планете был у него практически в кармане, перспектива епископата не просто манила, а была вполне реальной… всё закончилось разом.
Потому что в его кабинете, за его столом, в его кресле сидела сестра Мария Катарина, довольно ловко упакованная в чёрный комбинезон легионера. На шее, поверх комбинезона, висели чётки с крестом, кажется, те самые, с которыми она явилась сюда неделю – всего неделю?! – назад.
Отец Пол знал, что майор Крейг взял девку, оказавшуюся вовсе не монашкой, в инструкторы для своего отребья и в подстилки для себя. Знал он и то, что выживание подстилки майором Крейгом запланировано не было. Он попытался попятиться, но дверь за спиной оказалась закрытой. А по бокам, ненавязчиво, но крепко прихватив святого отца под локти, встали двое людей в таких же комбинезонах, что и на сидящей у стола шлюшке.
Ещё один громила в форме Легиона вынул из задрожавшей руки отца Пола свечу и поочередно поднес её к пяти другим, вставленным в замысловатый канделябр на столе. Света ощутимо прибавилось, и каноник собора Святого Варнавы вдруг понял смысл поговорки «Краше в гроб кладут». Ибо повидал на своём веку уйму покойников, выглядевших в своих гробах существенно лучше, чем ссутулившаяся, привалившаяся к столешнице женщина в кресле. Убогий макияж, состоящий из рыжих стрелок возле глаз, добавлял безобразия и без того перекошенной физиономии. Полуопущенные устало веки поднялись, и священник мысленно выругался. И даже покаянную молитву не прочёл: вертикальные, как у коз, змей и кошек, зрачки заставляли вспомнить о нечистом.
