Фин развернулся. Вертолет упал с небес — огромная красно-белая птица с черной надписью «Береговая охрана» на борту. В воздух поднялись тучи морских птиц. Вертолет покачался в воздухе, поднимаясь до уровня скал, и изящно приземлился на вертолетную площадку у маяка. Дверь открылась, и на бетон хлынули полицейские в форме и в штатском. Фин, Фионлах и охотники стояли и смотрели, как полицейские идут к ним, поскальзываясь и спотыкаясь на утесах. Впереди всех — старший инспектор Смит, плащ развевается, ветер треплет волосы, несмотря на укладку. Он остановился перед Фином, чуть не оступившись, и злобно на него уставился:
— Где Макиннес?
— Вы опоздали. Он умер.
— Как? — Смит явно сомневался в его словах.
— Спрыгнул со скалы, старший инспектор. — Смит поджал губы. Фин добавил: — Здесь все видели, как он это сделал.
Он взглянул на Гигса: тот едва заметно кивнул. Что бы ни написала полиция у себя в отчетах, это будет только половина правды. Вся правда никогда не покинет Скалу. Она останется здесь, среди валунов и птичьих гнезд, шепотом на ветру. Правда умрет вместе с теми людьми, кто был здесь сегодня. И тогда знать все будет только Бог.
II
Фин смотрел вниз на серо-стальную, холодную воду Лох-а-Туат. Нисходящий поток воздуха от роторов создавал на поверхности бухты концентрические круги. Но вот вертолет наклонился, взял восточнее, резко качнулся и совершил посадку возле здания терминала. Там уже стояло несколько полицейских машин и «скорая», синие вспышки мигалок казались бледными в солнечном свете, который падал сквозь прорехи в облаках.
Фин еще раз взглянул на подростка, завернутого в одеяла. Весь полет он молчал. Что бы ни происходило в его голове, он никак это не демонстрировал. Сам Фин чувствовал себя выпотрошенным, словно пустой стручок. Он поднял голову и увидел, возле машины «скорой» их ждет Маршели, а рядом с ней неловко топчется Ганн. На женщине было длинное черное пальто, джинсы и сапоги; распущенные волосы спускались по спине, открывая лицо, бледное, как луна в августе. Рядом с Ганном Маршели казалась крошечной. Фин снова увидел в ней маленькую девочку с косичками, которая сидела рядом с ним в школе. По-прежнему решительная и упрямая, она сейчас казалась ранимой, какой не была в детстве. Ей уже сообщили о смерти Артэра. Она отвернулась, чтобы поток воздуха и пыли, поднятый вертолетом при посадке, не ударил ей в лицо.
Фин повернулся, взглянул на Гигса и Плуто, сидевших сзади в мрачном молчании. Смит потребовал их присутствия, чтобы взять у них показания в Сторновэе. Все прочие должны были собраться и вернуться на «Пурпурном острове». Не убив ни одной птицы. Впервые за несколько веков в этом году на Льюисе не будут есть гугу.
Винты вертолета остановились, дверь открылась. Маршели с волнением разглядывала лица выходящих. Увидев Фионлаха, она резко вздохнула и побежала к нему прямо через стоянку такси. Подбежала, обняла сына, прижала к себе, как будто больше никогда не собиралась отпускать. Фин выкарабкался из вертолета и стоял, обессиленный, беспомощный, неуверенно глядя на них. К нему подошел Ганн, вручил листок, вырванный из блокнота. Потом он мягко положил руку на плечо Маршели:
— Его должны осмотреть в больнице, миссис Макиннес.
Она неохотно отпустила сына, затем взяла его лицо в ладони, заглянула в глаза. Возможно, она хотела узнать, не возненавидел ли он ее.
— Поговори со мной, Фионлах. Скажи что-нибудь!
Но подросток повернулся к Фину:
— Это правда? То, что ты сказал отцу на Скале?
Маршели смотрела на Фина расширенными от испуга глазами:
— А что ты сказал ему?
Фин стиснул в руках листок, который дал ему Ганн. Он боялся на него посмотреть.
— Что Фионлах — его сын.
— Это правда? — подросток переводил взгляд с Фина на мать, как будто считал, что у них есть секрет, который они ему не расскажут. Видно было, как в душе у него закипает гнев.
— Тебе было несколько недель, Фионлах, — сказала Маршели. — Ты плакал каждую ночь. У меня была послеродовая депрессия, да и вообще неприятностей в жизни хватало, — ее синие глаза поймали взгляд Фина, потом затуманились от воспоминаний. — Мы с Артэром страшно поругались, сейчас я уже не помню, из-за чего. Я хотела сделать ему больно, — теперь она смотрела на сына, и чувство вины заставляло ее хмуриться. — И я использовала тебя. Сказала ему, что ты — не его сын, а Фина. Это просто вырвалось, и все. Я даже представить не могла, к чему это приведет! Что это кончится вот так! — Маршели подняла глаза к небу. — Я сразу пожалела, что не проглотила язык. Я тысячу раз говорила ему, что просто хотела его позлить, но он не верил, — она склонилась и любовно провела кончиками пальцев по лицу сына. — А тебе пришлось терпеть последствия моей глупости.
— Значит, он и правда мой отец, — в глазах Фионлаха собирались слезы злобы.
Маршели помолчала.
— Правда, сынок?.. — она покачала головой. — Я не знаю. Правда, не знаю. Мы с Фином расстались в Глазго, я вернулась на Льюис, очень несчастная… И попала прямо в объятия Артэра. Он был только рад утешить меня, — она вздохнула. — Я до сих пор не знаю, от кого забеременела: от Артэра или от Фина.
Фионлах обмяк, его взгляд бесцельно блуждал по полицейским машинам с синими мигалками. Потом он сморгнул слезы:
— Значит, мы никогда не узнаем.
— Мы можем выяснить… — начала Маршели.
— Нет! — подросток почти кричал. — Не хочу! Пока я не знаю, я могу думать, что он мне не отец!
Фин расправил листок, который держал в руке, и заглянул в него. У него перехватило дыхание.
— Боюсь, что уже поздно, Фионлах.
Тот посмотрел на него с ужасом:
— Что ты хочешь сказать?
Было слышно, как в полицейских машинах трещат рации.
— Вчера вечером я попросил сержанта Ганна позвонить в лабораторию, где обрабатывали ваши пробы ДНК. Ну, которые вы сдавали в среду. Они сравнили твою пробу с пробой Артэра.
И Маршели, и Фионлах смотрели на него с надеждой и страхом. От его слов сейчас зависели две жизни. Фин сложил листок и убрал его в карман.
— Ты любишь футбол, Фионлах? — Подросток нахмурился. — Если любишь, я куплю нам билеты на матч сборной Шотландии в Глазго. Отцы с сыновьями всегда так делают, правда? Ходят вместе на футбол.
