— Мы это сделали! — вопил Уэс, заглушая шум дождя. Он схватил Николь за талию и подбросил в воздух, потом поймал и перебросил Клею, как мешок с зерном.
— Это сделала ты! — засмеялся Клей, ловя Николь. — Это сделала ты — моя красавица, моя драгоценная жена. — Он прижал ее к себе и жадно поцеловал в губы.
На мгновение Николь забыла обо всем — она вернула ему поцелуй со всей страстью любви. Ее тело изголодалось, а он был той пищей, которой оно жаждало.
— Эй, с этим пока лучше повременить, — остановил их Уэс и хлопнул Клея по спине.
Мужчины с любопытством поглядывали на них.
Николь подняла глаза на Клея, чувствуя, что струи дождя смешиваются с текущими по щекам слезами.
Клей неохотно опустил ее на землю и отпрянул, словно боясь обжечься, но глаза его тянулись к ее глазам. Николь видела в его взгляде вопрос.
— Идемте есть! — крикнул Уэс. — Надеюсь, женщины не подвели. Я готов съесть быка.
Николь отвернулась от Клея, ощутив при этом, что впервые за долгие годы ее тело наполняется жизнью.
— Там же Мэгги. На нее можно положиться.
Уэс усмехнулся, обнял ее за талию и повел к мельнице. Доски, положенные на козлы, ломились под тяжестью еды, которой хватило бы на добрую сотню человек. Там был хлеб, ароматный и еще горячий. Стояли горшочки с маслом. Мэгги и Дженни устроили настоящий пир: рагу из черепашьего мяса, жареная осетрина, устрицы, крабы, окорок, индейка, утка, говядина. На десерт были восемь пирогов, четыре торта. На столах возвышались бутылки с тремя сортами вина и пивом, стояли кувшины с молоком и чайники.
Николь сидела в стороне от Клея, укрывшись в полутьме за жерновами. Клей назвал ее женой, и на миг она действительно почувствовала себя ею. Теперь ей казалось, что прошло уже много лет с тех пор, как распался их брак, и она даже сомневалась, было ли это на самом деле. Может быть, только те два коротких дня у Бейксов она на самом деле была его женой.
— Устала?
Она взглянула на Клея. Он снял мокрую рубашку, на шее у него висело полотенце. Он казался одиноким и подавленным, и Николь до боли захотелось обнять и утешить его.
— Я сяду с тобой. Ты не возражаешь?
Она молча покачала головой. В этом углу они были почти скрыты от чужих глаз, все равно что одни.
— Ты почти ничего не ешь, — тихо сказал Клей, указав подбородком на ее нетронутую тарелку. — Может быть, тебе надо хорошенько поразмяться для аппетита? — В его глазах вспыхнул огонек.
Она попыталась улыбнуться, но близость Клея вселяла в нее беспокойство.
Он взял с ее тарелки кусок ветчины и съел его.
— Мэгги и Дженни превзошли себя. Наверное, они израсходовали все припасы. Это было очень великодушно с твоей стороны.
Глаза Клея потемнели.
— Неужели мы должны говорить друг с другом, как чужие? Николь, я не заслуживаю того, что ты для меня сегодня сделала. Нет, — возразил он, когда она попыталась вставить слово, — дай мне закончить. Дженни сказала, что я погряз в жалости к себе, и она была права. Сегодня ночью у меня было достаточно времени для размышления, и, кажется, я понял, что жизнь — это то, что ты сам из нее делаешь. Как-то раз ты сказала, что я не умею ставить цель и добиваться желаемого. Я хотел всего и думал, будто могу получить все — стоит только попросить. И, наверное, я оказался слишком слаб для того, чтобы достойно встретить невзгоды.
Николь коснулась его руки.
— Я не считаю тебя слабым человеком.
— Ты не знаешь меня так, как знаю себя я сам. Я причинил тебе так много зла, хотя… — Клей не смог закончить фразы. Спустя несколько мгновений он снова заговорил глухим голосом:
— Ты возвратила мне надежду, которую я давно утратил. — Он положил ладонь на ее руку. — Обещаю, что больше никогда не предам тебя, я говорю не только о табаке, а о всей своей жизни.
Клей опустил глаза, посмотрел на свою руку, погладил пальцы Николь.
— Никогда не думал, что такое возможно, но я люблю тебя еще больше, чем прежде.
Николь не могла выговорить ни слова, в горле стоял ком. Он посмотрел ей в глаза.
— У меня нет слов, чтобы выразить то, что я сейчас чувствую, и нет слов, чтобы выразить, как я тебе благодарен. — Внезапно он замолчал. — Прощай, — шепнул он и ушел прежде, чем она успела его остановить.
Клей поспешно покинул мельницу, забыв рубашку. Он не слышал голосов, окликавших его.
Он не сразу обратил внимание на то, что ливень превратился в мелкий дождь. В утреннем свете было ясно видно, как изменилось все вокруг. Там, где раньше пшеничное поле полого спускалось к воде, теперь был высокий обрыв. Река успокоилась, словно насытившийся зверь.
Причал остался цел. Клей сел в лодку и переправился через реку, которая стала заметно шире. Он медленно побрел к дому. Ему казалось, что он только что пробудился от долгой спячки. В ушах его звучал обвиняющий голос Джеймса, потрясенного тем, что стало с его прекрасной землей.
Клей новым взглядом окинул дом и увидел, как он грязен и запущен. Он перешагнул лужу на паркете.
Бианка не спала. Она стояла на нижней ступеньке лестницы в широком капоте из бледно-голубого шелка с высокой талией и пышной отделкой из разноцветных перьев по воротнику, манжетам и подолу.
— Наконец-то! Тебя опять всю ночь не было дома. Клей саркастически усмехнулся.
— Не хочешь ли ты сказать, что скучала по мне? Ответ он прочел в ее глазах.
— Где люди и почему на столе нет завтрака?
— Я думал, ты беспокоишься обо мне, а оказывается, о еде.
— Я жду ответа. Где завтрак?
— Как раз сейчас все завтракают на мельнице у Николь.
— У Николь! Опять эта потаскушка. Так вот где ты был. Мне следовало бы догадаться, что ты никогда не откажешься от своих омерзительных животных желаний. Чем же она соблазнила тебя на этот раз? Что она обо мне говорила?
— Слава Богу, твоего имени никто не упомянул. — Он с отвращением отвернулся и стал подниматься по лестнице.
— Ну что ж, хоть этому она научилась, — самодовольно заявила Бианка. — Она достаточно сообразительна, чтобы понимать: я вижу ее насквозь. А вы все слишком слепы, чтобы разобраться в этой грязной маленькой лгунье.
Лицо Клея исказила ярость. Он повернулся и, перепрыгнув сразу четыре ступеньки, оказался внизу. Схватив Бианку за ворот капота, он ударил ее спиной о стену.
— Еще одно слово, и я размозжу твою голову о стену. Ты недостойна даже произносить ее имени. Ты сама — грязная лгунья. Ты, которая не сделала никому ничего хорошего за всю свою жизнь, еще смеешь в чем-то обвинять самую честную и добрую женщину в мире. Прошлой ночью Николь пожертвовала своей землей, чтобы спасти мою. Вот где я был всю ночь. Я работал вместе с ней и другими людьми, которым известно, что такое доброта и благородство. — Он снова ударил ее о стену. — А ты все время использовала меня. Так вот, с нынешнего дня ты здесь не хозяйка. Я буду всем распоряжаться сам.
