Книга Золотой дом - Салман Рушди

Ему немного оставалось до восьмидесяти лет, он начал забывать недавние события, но тем ярче сияло в его памяти прошлое – будто золото на дне Рейна. Река его мыслей помутнела, вода в ней стала непрозрачной, ее русло было загрязнено, хронологическая последовательность в его сознании медленно рассыпалась, что было тогда, что теперь, что правда наяву, что зародилось в сказочной стране снов. Библиотека времени пришла в беспорядок, все категории перепутаны, каталог нарушен или уничтожен. Бывали хорошие дни и дурные дни, но с каждым днем его дальнее вчера сияло все ярче, а прошлая неделя тускнела. И вот прошлое окликнуло его по телефону во тьме ночи, и все давно схороненное встало из могилы – все разом и окружило его, и тогда он тоже взял трубку и позвонил. Последующее кажется мне отголоском еще одного фильма Хичкока. Это уже не “Окно во двор”. Мы входим в мир “Я исповедуюсь”[83].

(Помните “Я исповедуюсь”? Убийца исповедуется в совершенном преступлении католическому священнику, потому что религиозный закон вынуждает священника сохранять тайну. Хичкок ненавидел систему Станиславского, приверженцем которой был Монтгомери Клифт, а многих зрителей в этом фильме отвращает полное отсутствие юмора, но Эрик Ромер и Клод Шаброль в Cahiers du Cinema восхваляли “величественность” этого фильма, указывая, что, поскольку священник вынужден молчать, весь фильм держится на выражениях его лица. “Только эти гримасы и взгляды позволяют нам проникнуть в тайну его мыслей. Они – самые ценные и достоверные посланцы души”. Рийя Захариассен, бежавшая глухой ночью через Манхэттен, не была священником, но ей тоже предстояло выслушать исповедь. Сохранит ли она тайну? И если да, то как ее взгляды и ужимки будут выражать это знание? А также: не поставит ли владение тайной под угрозу и ее жизнь?)

Прошлое, его прошлое, оставленное на террасном холме. Этот холм всегда был местом волшебства, еще с тех пор, как брат Рамы Лакшман воткнул в землю стрелу и привел Ганг издали сюда, чтобы утолить их жажду. Подземный источник выбился наружу, и они пили вволю. Поныне в водоеме Банганга пресная вода – “баан” на санкрите “стрела”, а Ганга, разумеется, имя реки-праматери. Они жили среди живых историй богов.

А после богов британцы, в особенности достопочтенный Маунтстюарт Элфинстоун, управлявший городом с 1819 по 1827 год: он построил на холме первое бунгало, и все городские аристократы последовали его примеру. Нерон помнил, каким холм был в его детстве, как много деревьев, низкие элегантные строения с красно-черепичной крышей проступали сквозь листву. Память его бродила по Висячим садам и следила, как сыновья играют в “Башмаке старухи” – в парке Камала Неру. Первый высотный блок построили на холме в пятидесятых, люди над этим смеялись. Спичечница, так они прозвали это здание, оно было похоже на гигантский вертикально поставленный коробок. Кто же там станет жить, насмехался народ, уродство какое. Но здания-великаны росли, а бунгало исчезали. Прогресс. Но не эту историю он собирался поведать. Он хотел завершить историю, которую начал рассказывать мне в тот раз в “Русской чайной”.

(Он сам впустил Рийю. Они прошли в его темный кабинет и сидели в темноте. Она ничего не говорила или почти ничего. Ему предстояло рассказать длинную историю.)

Мужчину, которого он начал именовать Доном Корлеоне сразу, как вышел фильм “Крестный отец”, он повстречал еще в ту пору, когда только присматривался к миру кинобизнеса. Так‑то все остальные звали его Султан Амир. Его мафиозная семейка именовалась “Компания-С”, “С – султан, супер, стиль”, так похвалялся сам босс. Крупный гангстер, мастер контрабанды, но людям он нравился – он не допускал убийств, в глубине души был кем‑то вроде социального работника. Помогал беднякам в трущобах, а также мелким лавочникам. Проституция – тоже источник дохода, что правда, то правда: бордели в Каматипуре – да, их он крышевал. Ограбления банков – и это было. У каждого свои недостатки. Так что да, в целом, плюс-минус, типаж Робин Гуда, можно так сказать. Не совсем, на самом деле, размах его деятельности несопоставим с подвигами кучки малозаметных вооруженных луками и стрелами бандитов из Шервудского леса (Великобритания), но его считали славным парнем, скорее хорошим, чем плохим. Он стал первым гангстером-знаменитостью. Всех знал, всюду бывал. Полиция, судьи, политики – все у него в кармане. Разгуливал по городу свободно, без страха. Без таких, как он, гангстеров половина любимых народом фильмов попросту не была бы снята. Крупные инвесторы, эти доны мафии. Спросите любого продюсера: рано или поздно мафия наносит визит с мешками, полными денег.

Он выучил следующее поколение, все местные парни прошли у него стажировку. Что Замзама Аланкар знал о контрабанде сверх того, чему его научил Султан Амир? Он натаскивал Замзаму (он же ПК, то есть Пушка Кима[84], или же попросту Пушка), он тренировал Маленькие Ножки, тренировал Короткие Пальчики, тренировал Большую Голову, всю верхушку. И все эти пятеро обожали кино, Султан Амир обзавелся также подружкой-киноактрисой, девочку звали Голди, он вливал деньги в местные фильмы, пытался сделать из нее суперзвезду, и так они все естественным образом пришли в кинобизнес. Тогда это еще не называлось Болливудом, Болливуд изобрели гораздо позже. Бомбейская киноиндустрия. Говорит и показывает Бомбей. Так запросто.

(“Говорит Бомбей”, позвольте мне вставить от себя, был и остается моим любимым фильмом студии “Мерчант Айвори”, особенно номер с песней и пляской “Пишмашинка тут-тук-тук”, когда танцоры совершают пируэты на клавишах гигантской “машины судьбы”, а режиссер поясняет: “Танцуя на клавишах, мы, люди, нажимаем их и пишем историю своей судьбы”. Да, мы все вытанцовываем свои истории на пишмашинке судьбы.)