Он вошел в штопор. Пророчествовал! У него внутри все развязалось! А потом и дом наш свихнулся! Набекренился! Все окна раскрылись. Все узлы развязались! И простые, и бантиком! И дальше! Если гора пошла — то камни на ней — побежали! Шнурки у дяди развязались! Он их закинул и оставил ботинки так. И кроме! Гвозди вылезли из забора! Они прислушивались к пророку! Пуговицы попрыгали с его штанов! Ширинка рот разинула!
Я приезжал из города не так часто. Он хотел, чтоб я спал в сенях? На пороге? Я и так перебрался на печку! Что ему еще было надо?! Я не входил на его половину! Туда, к курам! Он устроил там куриный рай! Кроме шуток! Натащил перьев, лоскутков! Он резал ножницами простыни! Бормоча! По всей длине! Вж- ж-жик! Вжж-ж-ик! Звук ножниц его успокаивал! Все может быть. Он вил им гнезда! «Вот, теперь у вас тепло... Вот так. Так. Куда ты?! Глупышка! Дурочка! Вот гнездо! Сиди здесь! Не ходи туда! Там — этот!.. »
Черт! Я был старый лис! Он пугал мною своих курочек! Свой отряд старых вдов! Думаю, еще немного, и он стал бы святым! Да. Куриным святым! Еще одно усилие! Я кусал язык на печке! Меня так и подмывало!
«Ну! Еще одно усилие! Потужьтесь! Куры! Дядя! Ну! Старый курощуп! Последнее усилие!.. »
Я никак не мог наступить себе на язык! Там, на печке, было скучно! Да, знаете ли! Не развеселишься! Я высовывался по пояс! Это тоже был своего рода раж! Это ведь заразно!
«Ну-ну, дети мои! Еще! Еще! Фас! Взять! Еще одно усилие! Дядя! Взы! Взы! Еще немного!.. »
Всем было наплевать на меня! Всем! Ха-ха! Я имею в виду дядюшку и его паству! Я оказался заключенным на нашей печке! Узник! Да! Это переполняло все чаши! Все горшки и тарелки! Ну а дядя? Он кайфовал, он дирижировал, он впадал в горе, в слезы, в смех, он вещал и кормил кур из кармана!
А потом еще и зрение! Он заразился от кур! Несомненно! Куриная слепота! Он теперь ни черта не видел после пяти вечера! Бродил по своей половине, наступая на одуревших подружек! Он стал все больше походить на петуха! Такой задумчивый! Склонит голову и идет! Кругом, кругом! Я протирал глаза! Я не верил! Ему не хватало еще чуть безумия, да, ложечку сумасшествия, и он бы начал разгребать ногой вокруг, как петух! Я никак не мог поверить! Нет! Он мог закукарекать! Да! Перейти на их язык! Быть ближе к пастве! Он и так уже бормотал на черт знает каком наречии! Ха-ха! И самое смешное — это был не его бред. Серьезно! Он не говорил о своей жизни! В его гулюканье не было ни сестры, ни меня, ни Ольги, ни его самого! Но это ладно. Да. Вот зрение — это меня всерьез беспокоило. Он стал воинственным и ревнивым, как крот! Я был вынужден пришивать ему пуговицы к кальсонам! И еще не все пуговицы ему нравились! Подавай ему стандартные! Именно для кальсон! Понимаете?! Настоящие пуговицы для кальсон! Черт! Он не хотел ни от брюк, ни от пальто! Нет! Только белого цвета и маленькие! Он что, сошел с ума?! «Я что, похож на чокнутого?!» — орал дядя. И это стало последней каплей! Я оторвал от рубашки матери. У нее была такая смешная и грустная сорочка. Я открутил две, и мы уселись! Снять кальсоны?! Ну уж нет! Этого он не мог себе позволить! Этот старый бздун был в гневе! Я ему такое предлагал! Снять кальсоны! Каково? Перед курами! Этот пердун был еще и недоволен, когда я сказал ему: прикуси язык! Да! А то память пришью! Он это воспринял как вызов! Я ему затыкал рот! Ему! Ну, это еще ничего! Он только молча дышал! А когда я пошел за ножницами, он уперся как осел! Нет! Никаких колюще-режущих предметов! Он думал, что мне нужна его женилка?! Что я хочу его обезглавить?! Что сплю и вижу во сне?! Ну нет! Вы только посмотрите! Я ему пришиваю пуговицы, а он еще и недоволен! Он еще и ругается! Поносит меня не только на чем свет стоит! Нет! На чем он лежит — тоже!
«Куда ты тычешь?! Проткнешь мне там все! Эй! Ну- ну... ой! Господи! Кто из нас слепой! Я или ты?! Под что у тебя руки заточены?!.. » — и так далее, да, со всеми остановками! Дошло до того, что я должен был откусывать нитку! Серьезно! Абсолютно! Под самый корень! От ножниц он наотрез отказался! Ни в какую! Легче было его кур заставить покончить с собой! Да! Черт! Мне ничего не оставалось делать! И еще! С ним пришлось бороться! Вы только посмотрите на такого! Стоило мне только склониться! Он взвизгивал! «Мне щекотно! Ой! Что у тебя такие руки! Вот здесь! Здесь! Ой! Ты меня смешишь! Не смеши меня!.. » Он даже закрыл глаза! Нет! Вы только представьте себе! Что он возомнил?! Ноги ему волосами вымыть! В конце концов я откусил эту нитку! Перетер ее зубами! Его рожа! Он стал как свекла! Что он думал?! Его запах? Ему было стыдно? Он сидел с закрытыми глазами. Да. Когда «все» кончилось, он сидел с закрытыми глазами. И все. У него между ног пахло хорошо. На удивление приятно. Я подумал в тот момент, что вот так он умрет. Этот запах... Свежий, чистый запах. Он будто переоделся в чистое. В белое-белое. Он будто готовился, сам не зная к чему. Я подумал: вот так он умрет. Да, так.
Он странно на меня посмотрел в тот раз. Серьезно, да. С любопытством. И с какой-то храбростью.
«Не смейся... Ты смеешься надо мной? Да?» Ему было грустно и просто. Все вдруг стало просто. Очень просто. Как смирение. Да.
«Почему ты смеешься надо мной? Почему?.. Не надо. Не смейся... Не Надо так... »
Вот так он сидел. Склонив ко мне голову, руки на коленях. Да. Голые ноги. Разбитые голые ноги. Я подумал: ну вот, все, правда он скоро умрет. Так же, ничего не меняя, он откинул голову к стене. Он закрыл глаза. Ему, видимо, стало на самом деле все просто. Не двигаясь, я видел его небритую шею, там жилка, да, она билась, живая ниточка... Его кожа. Почти черная на лице, и белая шея. Сморщенная, как у птенца, шея.
«Что с тобой?! Что? Дядя! У тебя болит что-то?! Скажи! Где?! Дядя, где болит?!.. »
Я испугался! Он умрет! Вот сейчас! Сию минуту! Что я буду делать со всем этим? Что?! Я начал его трясти! Обнимать! Шептать, спрашивать! Да! Как с ребенком! Что?! «Скажи, дядя! Где болит? Где?!.. »
Он молча открыл глаза. Его глаза! Полные тумана! Молочные глаза! Я увидел, господи, как у него приоткрывается рот! Да! И глаза! В них было все больше и больше тумана! А потом они начали закрываться! Ресницы задрожали, тонко-тонко, и веки... веки начали натягиваться на глаза! Я был в ужасе! Вот- вот! Он был на грани! Совсем на краю! Все! Вот... еще, еще... Он умирает! Он умирает! Отходит! Его тело! Оно все напряглось! Он сейчас выйдет из тела! Рука! Тверже камня! Он весь замер! Весь! Все-е-е! Я едва успел закрыть глаза! Черт! Он со всего размаха чихнул! Серьезно! Меня отбросило к стене! И потом он чихал не переставая! Без перекуров! Больше обычного. Да. На три раза. Обычно все кончалось на пяти. А теперь нет. Нет. Теперь было восемь. Я сидел у стенки, а он все чихал! До слез! Как долго молчавшая пушка! Как простывший слон! Как святой Гробиан. Как бородатая девушка! Он чихал размеренно, в обычном ритме. Да. Как колол дрова. И как я мог забыть? Его чих. Со своей святостью он ведь и чихать перестал! Совсем перестал чихать... А тут он даже письнул! Пустил немного.
Когда наконец дядюшка прочихался, на меня смотрел другой человек. Абсолютно другой! Он меня не узнавал! Он будто вернулся из долгого путешествия! Конечно! Не знаю, как он, а я успел за это время обогнуть земной шар! И что я увидел, вернувшись? Он смотрел на меня, моргая, как сумасшедший! Будто первый раз видит. Не только меня! Нет! Вообще все! Будто только родился! Воды отошли, и он выполз, моргая, жмурясь! Хорошо еще, что он не начал орать! Ну, как они обычно начинают! Сразу жрать просят! Сразу им что-то не нравится! Тепло подавай! Титьку! А он? Он приходил в себя. Ни быстро, ни медленно. Смотрел на меня, извиняясь. Ха-ха! Конечно! Я ждал большого конца, а что получилось?! Новорожденный дядя! Наверное, на моей роже было написано жирно «Разочарование»! На самом лбу! А вокруг — его чихи! Черт! Он даже застеснялся. Смутившись, опустил глаза. Ему хотелось есть. По всей видимости. Он всегда так перед тем как сказать: «Есть-то хо-очется... »
