— Не работай слишком много, — произнес Бен, заставив рыболовный крючок вины, с некоторых пор прочно сидевший у меня в груди, болезненно повернуться. — Сделай перерыв. — Он поцеловал меня в щеку. — Все было так вкусно.
Я выдавила слабую улыбку.
Бен загрузил детей в машину и отправился в Провинстаун, в Музей пиратов. Как только минивэн отъехал от дома, я высыпала полбутылки моющего средства в сковородку из-под индейки и в блюдо, где обычно пекла любимую запеканку матери Бена, налила в раковину горячей воды и взяла телефонную трубку.
— Мы как раз на границе Уэлфлита и Истхэма, — объяснила Бонни Верри.
— Я могу дойти туда пешком?
— Лучше на велосипеде. — И она рассказала, как туда добраться. — За полчаса доедете, — добавила Бенни.
— Давайте через час, — сказала я. — Мне еще нужно вспомнить, как катаются на велосипеде.
Мне показалось, я вижу, как она улыбается, когда я услышала ее ответ:
— Некоторые вещи не забываются.
«Уехала на велосипеде», — написала я в записке и прилепила ее к холодильнику.
Я метнулась в спальню, натянула джинсы, кофту и удобные ботинки, привезенные с собой, а еще свежевычищенную овчинную куртку, красную шерстяную шапочку и шерстяные перчатки.
Слава богу, у велосипеда, который я заметила в гараже, шины были надуты и цепь недавно смазана. Я вывела его на крутую дорогу. Холодный ветер щипал щеки. Я перекинула ногу через сиденье и, виляя, поехала вниз по узкой асфальтовой ленте, набирая скорость по мере того, как приближалась к пляжу. Вдоль дороги возвышались деревья и росли кустики брусники.
Десять минут спустя я сняла шапку и перчатки, потом куртку и, свернув, положила на багажник, примотав ее резиновым жгутом, оставленным предыдущим ездоком.
Еще пятнадцать минут — и я уже крутила колеса вдоль длинного холма. Я заложила крутой вираж влево, прокатила через маленькую центральную часть Уэлфлита, потом свернула на велосипедную дорожку, которая и привела меня к задней двери дома Верри.
Бонни и Хью жили в небольшом, типичном для Кейп-Кода доме, крытом серебристой кедровой дранкой.
Кухонный пол из линолеума под фальшивый кирпич, желтые пластиковые поверхности, стол темного дерева и светильники в стиле Тиффани — все в духе середины семидесятых, но чистое и опрятное. В старой кофеварке варился крепкий кофе. Картины на стенах были в том же стиле, что и у Китти в гостиной: яркие морские пейзажи в богатых, манящих цветах — глубокая лазурь океана, золотой песок, красные и оранжевые зонтики, белые чайки, пунктиром прочерчивающие небо.
Бонни поставила на стол блюдо кексов с черникой.
— Замороженные ягоды, — сказала она, пока я собирала в «хвостик» взмокшие от пота волосы.
Она налила кофе в тяжелые глиняные кружки и села напротив, выжидающе глядя на меня.
— Я обнаружила кое-какие факты о вашей дочери, — начала я, взяв кружку обеими руками. — Некоторые из них…
Она кивнула, наклонив голову — будто бы готовясь принять удар гильотины.
На ней был свободный фиолетовый свитер, белая водолазка, ожерелье из грубо обтесанных фиолетовых камней, толстые синие шерстяные носки под кожаными сандалиями. Взгляд потухший, лицо изборождено морщинами, словно Бонни ждала только плохие новости.
— Продолжайте.
— Похоже на то… кое-кто говорит…
— Расскажите мне все, — потребовала Бонни. — Вряд ли я услышу еще что-то, что заставит меня чувствовать себя хуже, чем сейчас.
— Похоже, она занималась проституцией.
Бонни уставилась на меня широко открытыми голубыми глазами. Потом она резко согнулась в пояснице. Я видела, как тряслись ее плечи, слышала звуки, которые она издавала. И только когда Бонни наконец выпрямилась, вытирая глаза, я сообразила, что она вовсе даже не плакала. Бонни смеялась.
— Китти? — с трудом выговорила она. — Моя Китти? Проституция? Ой… ой, не могу. — Бонни снова согнулась от смеха.
Вскоре она успокоилась, вытерла глаза и извинилась. Заявила, что понимает, сколько труда я вложила в свое расследование. Она даже почти уверена, что знает, что послужило причиной недоразумения.
— Мужчины в возрасте? — уточнила она.
Я молча кивнула.
Бонни вздохнула и снова вытерла глаза.
— Китти не занималась с ними сексом, не брала у них денег. Она была очень порядочной. От всех этих мужчин ей ничего не было нужно, кроме одного — правды. — Бонни отодвинулась от стола, подошла к кофеварке и налила себе еще кофе.
— Какой правды?
Бонни села за стол и произнесла:
— Китти искала своего отца.
Все части головоломки легли на место: почему Китти не хотела рассказать Дори, что ей в действительности было нужно от мужчин в возрасте; почему Китти плакала за ленчем с Тедом Фитчем; почему Джоэл Эш смотрел на меня с сожалением и утверждал, что это не то, о чем я думаю…
— Китти не моя дочь. Она была дочерью моей сестры Джудит.
Мне хотелось задать сотню вопросов, но я остановилась на самом очевидном:
— Полиция знает?
Бонни кивнула.
— Что произошло?
Она провела пальцами по своему ожерелью.
— Это было в шестидесятых годах, — начала Бонни. — Думаю, это многое объясняет из того, что я собираюсь вам рассказать.
— Мой отец — наш отец — служил в полиции. Офицер Медейрос. Очень строгий. Мы с Джудит должны были быть дома в десять часов в те дни, когда были занятия в школе, и в одиннадцать по субботам и воскресеньям, нам запрещалось встречаться с мальчиками, пока нам не исполнилось шестнадцать лет; мы не водили машину, никуда не могли пойти без взрослых… — Она покачала головой. — Меня это особо не задевало: я была домоседкой, да и мальчики не обивали мой порог. Но Джуди…
Она вздохнула, и мне показалось, будто я увидела Китти в этом страдальческом, скорбном движении.
— А ваша мама? — спросила я.
— Умерла. Рак груди. Джудит было одиннадцать лет, а мне девять.
— Сожалею, — пробормотала я.
— Я думаю, отец не был бы так строг с нами, если бы не боялся потерять нас. А именно это и случилось с моей сестрой. Чем жестче он удерживал ее, чем чаще говорил «нет», тем ловчее она обходила его запреты. Иногда вылезала в окно и курила на крыше, а могла выбраться тайком через подвал и отправиться на вечеринку с друзьями. Когда ей исполнилось восемнадцать лет, она ушла насовсем.
— Уехала в Нью-Йорк? — догадалась я, и Бонни кивнула.
— Джудит хотела стать художницей. — Бонни указала на картины на стенах. — Это ее работы.
Я внимательно посмотрела на картины. Морские пейзажи с бирюзовой водой и песком медового цвета, виды океана на восходе солнца или днем. Ни на одной картине не было людей. Просто море, песок и птицы в небе.
