Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
Агеев улыбается, но глаза остаются холодные.
Вопрос (за кадром): И вы продолжили ходить на работу. Вас ценили как журналиста?
Агеев: В нулевых на наш канал пришли молодые волки, с этими своими бесчисленными гаджетами, нахальством и всезнайством. Нас, старую гвардию, просто оттерли. Никому не был нужен наш уникальный опыт. Но я нашел свое место — искал великих стариков, актеров, ученых, писателей и снимал их, чтобы уникальные воспоминания остались для истории. Этим молодым до них дела не было — они сами себе казались гениями, им никто не был нужен!
Вопрос (за кадром): И тогда вы стали работать в своем любимом жанре?
Агеев: Да. Интервью мне всегда удавались, я умел найти подход, доверительную интонацию, люди открывались мне. И я готовился. Как я готовился! Не то что молодые верхогляды, за которых порой просто стыдно, все только из Интернета.
Вопрос (за кадром): И ваши работы выходили в эфир?
Агеев: В том-то и дело! Я снимал, монтировал, делал превосходные материалы, а мои работы просто отправлялись на так называемую «Черную полку» — это место, где хранятся некрологи, заготовленные заранее — до кончины заметных персонажей. Такие запасы есть в каждой редакции, иногда их по ошибке дают в эфир. Си-Эн-Эн так «похоронило» Генри Киссинджера раньше времени… (усмехается). Вот ведь какой оборот — я думал, что нашел свою нишу, а на самом деле меня в нее просто загнали.
Вопрос (за кадром): И вы решили…
Агеев: Это было остроумное решение (улыбается).
Вопрос (за кадром): Вы стали убивать только ради эфира?
Агеев вытягивает ладонь перед собой, почти закрыв объектив. Смена плана.
Агеев: Нет, конечно, нет! Совсем не поэтому… Хотя я считаю, что настоящий журналист для эфира должен сделать все что угодно. Мне не давала покоя мысль, что же люди чувствуют перед смертью. Что говорят, о чем думают. Я хотел заглянуть за эту черту, увидеть в их глазах ответ на мучивший меня вопрос: что могла сказать мне Надя в последнюю минуту.
Вопрос (за кадром): Как вы убивали?
Агеев: Я уже упоминал своего друга, который помогал мне с лекарствами. Сейчас я могу его назвать. Это Мирошников Павел Григорьевич. Почти сразу после окончания биофака его по рекомендации декана взяли на работу в КГБ, в элитное Управление «Цэ», отдел нелегальной разведки. Это был тип преданного ученого — до фанатизма. Но с развалом СССР посыпалось все. КГБ запинали, сотрудники увольнялись пачками. Пашин отдел закрыли, его самого просто выбросили на улицу. А он ничего, кроме своей науки, не видел и видеть не хотел. Семьи не было, родители умерли, он вернулся в свою московскую квартиру в Ясенево, на 12-й этаж. Когда я приезжал к нему, он часто стоял у окна, смотрел в сторону своей бывшей работы, его отдел был недалеко от дома, объект А-Бэ-Цэ, в «Лесу», как они это называли, и все повторял: что же они наделали, что они наделали.
Смена плана. Агеев молчит, раздумывая. Потом продолжает.
Агеев: В один из таких моих приездов Паша мне рассказал, над чем работал последние годы. Он создал препарат, который вызывал скорую смерть и при этом не оставлял следов в организме. Он его называл тихим убийцей. Основу препарата составляют выжимки из ядовитых растений. Я запомнил болиголов и волчье лыко, они странно звучали в ряду латинских названий. Яд первого вызывает мышечный паралич, а второго — эффект разрыва сосудов, как от страшного скачка давления. Он рассказывал часа два, я давно не видел его в таком возбужденном, даже радостном состоянии. Он расхаживал по комнате, махал руками, рисовал мне на полях старой газеты с программкой какие-то диаграммы. Потом залез на табуретку и достал с верхней полки тетрадь и коробочку. Он сказал: «Сохрани. Когда они одумаются, отдашь. Здесь все мои разработки и пробный экземпляр препарата». А потом… потом он достал шприц. «Лучше всего колоть сзади в шею, вот здесь, на границе волосяного покрова. След от укола найти почти невозможно. Но самому это неудобно. Можно между пальцами». Он вот так положил руку на стол, нашел нужное место и на моих глазах ввел себе препарат. Очень медленно.
Агеев замолкает. Смена плана. Крупно лицо.
Агеев: Я не мог до конца поверить, что он сейчас умрет прямо передо мною. Паша ушел тихо, с улыбкой, до самого конца мы с ним разговаривали, хотя двигаться он почти не мог. А потом он как будто уснул. Я спрятал тетрадь и препарат себе в сумку, вызвал «Скорую». Врачи диагностировали смерть от разрыва аорты. Все как он и сказал.
Смена плана. Агеев наклоняется, и его тело исчезает из кадра. Видно спинку стула. Когда он возвращается в кадр, в его руках — общая тетрадка, зеленая коробочка из дешевой пластмассы и эмалированный тазик. Он ставит тазик себе на колени. Агеев вырывает листы из тетради, комкает их и кидает в тазик.
Агеев: (Он говорит скороговоркой, монотонно, без интереса.) За период с 2007 года по настоящее время я убил восемнадцать человек. Первым был Бахтеев Василий Викторович, 1927 года рождения, в прошлом знаменитый на весь мир скрипач. После введения препарата жил три минуты. Просил вызвать врача и спасти его. У него были отвратительные узловатые пальцы, которыми он пытался схватить меня за пиджак. Власенко Анастасия Петровна, 1931 года рождения, арфистка. После введения препарата прожила пять минут. До последней секунды кричала, звала на помощь соседей. Потом упала, платье задралось, стал виден рваный чулок и дешевые хлопчатобумажные трусы. Безродный Анатолий Петрович, 1933 года рождения, писатель. После введения препарата жил четыре минуты. Никак не мог поверить в реальность происходящего, смеялся, был похож на умалишенного. У него был безобразный беззубый рот. Иоганесян Артур Суренович, 1935 года рождения, ученый-физик. После введения препарата жил семь минут. Оказался слишком живучим, ругался по-армянски, вступил со мной в борьбу, пришлось сбить его с ног и держать, пока он не перестал дергаться. После этого случая увеличил дозу. Целяритский Аркадий Михайлович, 1939 года рождения, артист Большого театра. После введения препарата жил одну минуту. Не успел понять, что произошло.
Вопрос (за кадром): После выхода фильма о Целяритском вас уволили. Что стало причиной?
Агеев: Формальным поводом послужила статья Волохова, где он обвинил меня в нарушении журналистской этики. Целяритский оказался близким другом Волохова, и некоторые факты из жизни артиста Волохов посчитал чрезмерно откровенными. Ну балетные люди, вы понимаете…
Продолжая говорить, Агеев щелкает зажигалкой, в тазике вспыхивает пламя. Он держит его на коленях, пока не становится горячо. Затем опускает вниз, на пол. Несколько секунд видно отблески огня, потом они исчезают.
Вопрос (за кадром): Можно ли сказать, что именно благодаря вашему увольнению вы стали известны?
Агеев: Я довольно быстро набрал популярность в Интернете.
Вопрос (за кадром): Убивать стало легче?
Агеев: Намного. (Он наклоняется вниз, и слышно, как в тазике шуршит обгоревшая бумага.) Теперь я убивал сразу после окончания интервью. В этом есть своя эстетика, согласитесь. Человек прихорашивается, надевает свой лучший костюм и перед камерой вспоминает свою жизнь — в последний раз. Они все были предельно откровенны со мной, потому что я умею слушать. А слушал я очень внимательно, так как выбирал момент, в который оборву их жизнь.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
