Перед ним расстилалось море травы. Целых двадцать акров. В этом году здесь не было овец, и над землей колыхалось полмиллиона спокойно расцветших лютиков, а в воздухе пахло цветущим боярышником. На днях он где-то вычитал, что в состав этого запаха входят, оказывается, те же химические вещества, что содержатся в сперме и в трупах. Слева от него, за лугом, виднелся лесок Уитэм. Где-то там, среди деревьев, пролегал Поющий путь, и бредущие по нему пилигримы каждый раз разражались пением псалмов, проходя мимо Трона Богородицы и любуясь серебристым Порт-Медоу[84] и виднеющимися за ним крышами городских гостиниц и церковных шпилей. Стоял один из тех прозрачных весенних дней, которые одновременно кажутся и теплыми, и холодными. Голубизны вокруг хватало, чтобы сшить не одну пару морских штанов. Но на высоте 16 000 футов проплывали порой легкие перистые облака, состоявшие из множества мелких ледяных кристалликов. Прямо перед ним на тропу на пару секунд присела трясогузка, но тут же снова вспорхнула и унеслась прочь.
Лео подлетел к нему и резко остановился, за ним примчалась Фран. Лео залаял, припадая к земле, вытянув вперед передние лапы и высоко подняв зад. Брось мячик брось мячик брось мячик. Мяч Лео поймал в воздухе, сильно прикусив зубами, и обе собаки снова стрелой понеслись назад, а затем, изогнувшись в прыжке, приземлились на все четыре лапы и опять наперегонки ринулись к хозяину. Они были похожи на скаковых лошадей, которых зачем-то запрягли в старые расписные брички. Но вот мяч снова описал в воздухе длинную дугу, и все повторилось.
Он видел, что река, протекавшая справа, прямо-таки переполнена после ливней, что выпадали всю прошлую неделю; на стрежне вода шла мощным журчащим потоком, устремляясь к водосливу, где падала вниз и широко разливалась по равнине. На противоположном берегу реки над поросшей кустарником пустошью кружил канюк.
Осторожно пробравшись между решетками для скота, он – как бывало всегда и именно в этом месте – почувствовал, что наконец пересек невидимую границу, за которой начинается территория, неподвластная городу.
Прошло уже семь недель после ухода Марии, и он был доволен тем, что неплохо справляется и один. Конечно, помогали собаки – вытаскивали его на длительные прогулки, вот как сегодня. А может, собакам казалось, что нужно как следует использовать неожиданно выпавшую на их долю удачу. С ними дом никогда не бывал пуст. И он, даже проснувшись ночью один в постели, сразу вспоминал, что внизу – его собаки. Прожив в браке двадцать шесть лет, он начал учиться готовить: макароны с сыром, пастуший пирог… А еще он стал очень много читать, выбирая книги из числа тех, что бог знает сколько времени с гневом взирали на него с многочисленных полок, со всех сторон окружавших телевизор: Джон Гришэм, Филип Пулман, несколько книг об Афганистане, автора которых он так и не сумел запомнить…
Фран снова примчалась с мячом в зубах. Они вместе исполнили некий танец, состоявший из разнообразных уверток и обманных бросков, и в конце концов Фран все-таки выронила мячик, а хозяин тут же подхватил его и постарался забросить как можно дальше.
Если трудности на его новом жизненном пути все же порой встречались, то этого, разумеется, и следовало ожидать. Чем дальше, тем труднее даются человеку любые перемены, точно так же, как и тело его с годами становится все менее ловким и гибким. Вот сегодня, например, он ощущал это в полной мере. Кроме того, его не покидало ноющее чувство, что его брак – это лишь самое последнее из того, что давно успело от него ускользнуть. «Мир слишком быстро меняется, – думал он, – и я этих перемен толком не понимаю, а ценности, с которыми я вырос, стал взрослым и долгое время жил, теперь многими воспринимаются как нечто почти комичное, например необходимость всегда быть джентльменом, уважать чужой авторитет и власть, уважать чужое личное пространство, проявлять сдержанность или склонность к стоицизму». Когда, в какой момент превратилось в оскорбление естественное желание мужчины придержать дверь, пропуская женщину? Зато подростки смотрят порнофильмы прямо в своих телефонах.
Хотелось бы знать, подумал он, насколько все это повлияло на Тимоти – все те трения, что возникли у них с Марией и привели их брак к неизбежному краху. Хотелось ли ему, чтобы все опять стало как прежде? Или же, если иметь в запасе готовый ответ вроде «чтобы все стало как прежде», можно лениво использовать его, какой бы вопрос тебе ни задали? А вот когда ему приходило в голову, что их сын мог действовать по злобе, что он хотел заставить их страдать, у него просто опускались руки, ибо с этой мыслью было справиться труднее всего.
За три года ни одной открытки, ни одного имейла, ни одного телефонного звонка. Он помнил, какой страшный гнев охватил его, когда Мария сказала: «Лучше бы наш сын умер». Ее собственный ребенок! Ему то и дело снились письма с непонятной маркой и неясным почтовым штемпелем. Откуда они были? Из Лхасы? Из Марракеша? Он представлял, как его сын высаживается где-то из самолета и сразу окунается в дрожащее жаркое марево. Хостелы, кафе, визиты в местный полицейский участок. А в гостинице – ноги на стол под лениво вращающимся потолочным феном. Та старая фотография, которую он постоянно носил в кармане, с каждым днем становилась все более потрепанной, и края у нее давно загнулись, и на ней уже трудно стало что-либо разобрать, но его все же не покидала надежда, что сын где-то поблизости. Хотя мысль об этом была точно игла, воткнутая в плечо, или, может, как некое напоминание о том, что все произошло не по его воле.
Фран опять принесла теннисный мячик. Лео был занят – он на кого-то охотился. Теперь не вернется, пока не принесет свою жертву – окровавленную и тщетно пытающуюся вырваться. Фран ждала, так что пришлось снова бросить ей мячик. Приятно было слышать, как мяч рассекает воздух со звуком туго натянутой тетивы. Приятно было и то, что он все еще может так далеко забросить мяч.
У Марии, слава богу, никого другого сейчас нет. Если, конечно, она ничего не скрывает. Ей, впрочем, это было бы нетрудно – ведь он во многих отношениях способен проявлять просто поразительную слепоту.
Краем глаза он вдруг заметил на краю водослива какое-то движение. Кто-то осторожно пробирался по тому участку плотины, что протянулся от фермы до острова. Наверное, сторож при шлюзе или кто-нибудь из Агентства по охране окружающей среды. Но тут далекая фигурка чуть повернулась, и он увидел, что за спиной у человека ярко-красный рюкзак. Значит, это женщина. Заблудилась, наверное. Насколько ему известно, до плотины можно добраться только по неприметной тропке, спускающейся с высокого откоса кольцевой дороги. Теперь он разглядел и черные легинсы, и джинсовую юбку, и рубашку в крупную клетку, и длинные прямые светлые волосы. Лет двадцать, наверное, максимум двадцать пять. Женщина ступала очень неуверенно, цепляясь за металлические стойки и ржавые вентили. Что ж, это и впрямь не самое лучшее место для прогулок – не знаешь, куда ногу поставить.
Фран снова преградила ему путь – хвост задран, голова опущена, дышит тяжело, теннисный мячик зажат между передними лапами.
